Сказать по правде, эта работа меня не больно вдохновляла из-за царящей в доме Уильямсонов гнетущей атмосферы. В этом доме было всегда нечто пугающее и зловещее, и, как мне помнилось, в детстве мать никогда не поощряла мои визиты к своим родителям, хотя всегда радушно принимала отца, когда тот приезжал погостить к нам в Толидо. Моя аркхемская бабушка представлялась мне, ребенку, странной и даже страшной, и думаю, я не слишком горевал, когда она вдруг исчезла. Мне тогда было восемь лет, и как говорили, она ушла из дому от горя после самоубийства моего дяди Дугласа, ее старшего сына. Он застрелился, вернувшись из поездки в Новую Англию – не сомневаюсь, того самого путешествия, благодаря которому его до сих пор вспоминали в Аркхемском историческом обществе.
Этот дядя внешне очень был похож на нее, и мне он никогда не нравился. Что-то в выражении их глаз – слегка выпученных и немигающих – внушало мне смутную необъяснимую тревогу. А вот моя мать и дядя Уолтер выглядели совсем иначе. Они были похожи на своего отца, хотя мой маленький кузен Лоуренс, сын Уолтера, был почти идеальной копией своей бабушки – еще до того, как беднягу по состоянию здоровья навечно упрятали в лечебницу Кантона. Я не видел его четыре года, но дядя как-то обмолвился, что его состояние, и физическое и душевное, безнадежно. Видимо, сильные переживания по этому поводу свели его мать в могилу два года назад.
Мой дед и его вдовец-сын Уолтер теперь оставались единственными представителями кливлендской ветви нашей семьи, и воспоминания о прежней жизни, похоже, висели над ними тяжким бременем. Мне по-прежнему было крайне неуютно в их доме, и я постарался как можно скорее завершить изучение семейного архива. Дед подготовил для меня объемистое собрание различных документов и семейных дневников Уильямсонов; что же до материалов об Орнах, то тут мне очень помог дядя Уолтер, который передал в мое распоряжение все свои папки, включая заметки, письма, газетные вырезки, семейные реликвии, фотографии и живописные миниатюры.
И вот, изучая письма и фотографии членов семейства Орн, я вдруг проникся ужасом к своим предкам. Как я уже сказал, моя бабушка и дядя Дуглас всегда вызывали у меня некую тревогу. А теперь, спустя годы после их смерти, когда я разглядывал их лица на фотографиях, меня охватывало неодолимое чувство гадливости. Поначалу я не мог понять, в чем причина, но постепенно в моем подсознании невольно возникло навязчивое сравнение, несмотря на отчаянный отказ моего разума допустить даже малейшее подозрение на сей счет. Мне вдруг стало ясно, что характерное выражение их лиц напоминало мне нечто, чего раньше я никогда не замечал – нечто, что приводило меня в панический ужас.
Но худшее ожидало меня