При переездах с квартиру на квартиру, кресло при любой рокировке мебели занимает одно и то же место – у самого большого окна в доме. Когда хозяин уходит по каким-то непонятным и совершенно ненужным, с точки зрения кресла, делам, оно скучает, как верный пес. Даже ревнует его порой и жалобно скрипит, понимая, что ничего не докажет этим жалким поскрипыванием. При этом оно жутко гордится тем, что его часть (а хозяин с первого дня их знакомства стал его частью), в многообразии мебельных изысков обходит стороной иные, порой непомерно дорогие кресла, и для него по-настоящему ценен лишь его кожаный уют.
В те годы, когда хозяин был совсем еще молод и полон честолюбивых идей, кресло не видело его месяцами. Оно грустно рассыхалось, и по ночам, когда в доме все спали, тихо вздыхало, а днем не желало принимать в свои объятья никого, даже хозяйских детей, хмуро поглядывая на них из дальнего угла, куда его нахально отодвигали в отсутствии хозяина. Но стоило ему только появиться, как все менялось и становилось на свои места. Как же повизгивало от удовольствия юное кресло, подползая к окну. С каким наслаждением охало, когда сухопарое молодое тело окуналось в него, и они становились единым. Глядя на то, как он нервно приглаживает свои смоляные волосы перед зеркалом, как кропит шею и руки одеколоном, собираясь на очередную судьбоносную встречу, кресло отчетливо сознавало: эта важность – мираж. Ведь только с ним хозяин может быть тем, кто он есть, не придумывая себе образов и не одевая масок. Меняя предлагаемые обстоятельства жизни, создавая честолюбивые проекты, заводя жен, детей, любовниц, учеников, он возвращался к нему, чтобы быть собой.
Только в последнее время это случалось все реже и реже.
С годами кресло научилось угадывать душевное состояние хозяина лишь от того, как он в него садился. Моментально, с первого прикосновения. Оно, конечно, ничем не могло помочь этому сильному мужчине, но в дни, когда у того что-то не клеилось, кресло старалось стать максимально мягким и удобным, просто распахиваясь ему навстречу. И не было в мире существа более преданного. Оно одно всегда верило в гениальность творческих экспериментов хозяина, понимало все его терзания и знало, что когда-нибудь наступит светлый день, и хозяин поймет – истинно только то, что есть в их союзе.
И вот он наступил. В шестьдесят шестой день рождения хозяина все пружины старого кресла уже с утра замерли в трепетном предощущении счастья! Забросив в небытие боль былой ненужности от невостребованности, кресло всеми порами впитывало каждый миг личного триумфа. Сегодня за его спиной не будут стоять дети, жены, ученики, в фарисейском порыве преподнести публике очередную фикцию – снимок дружного семейства гения, не будет праздничной суеты у огромного стола, надоедливой трели телефонных звонков – все это уже было год назад. Что-то в доме витало такое, что кресло вдруг осознало – его миссия на этой земле оказалась вполне выполнимой. Оно еще в силах не только подставить