– Саша, когда я тебя встречаю, то думаю, что внутри меня живут уже не двое. Про тонкую и ранимую Веру, которая во всём сомневается и вечно ищет счастья, хотя оно при ней, ты знаешь. Про сильную «профи» Миру Александровну, к которой «строго по записи» – тоже. Но иногда мне кажется, что при твоём появлении нас становится четверо! Ну, ладно – Мане, знаю, почему ты меня так зовёшь, знаю, что я напоминаю тебе маму, хоть ты и старше меня на десять лет. Как психолог, да и просто как женщина, я знаю, что мамы никогда не были «про возраст», мамы всегда – «про душу». Но зачем нам ещё какая-то Белла?! У меня ощущение, что в машине нас пятеро! А это, знаешь, тесновато!
– Мирочка, bella – это по-итальянски «красивая», – он засмеялся. Только с ней он всё ещё искренне верил в человеческую непосредственность.
Сан Саныч не спорил: Мира действительно просто мистически напоминала ему маму. При всей разнице между этими двумя женщинами, они обе обладали каким-то одинаковым видением мира, людей; доброта, служение человечеству в целом и, конечно же, мужчине, который рядом в частности, – всё это объединяло его Миру Александровну, друга, и «Маму Мане». Так маленький Самвел (его армянское имя) называл ее в детстве. К тому же Мирочка, как и мама, да и он сам, чётко следили за временем. Может именно это их совпадение привычек в первую очередь и отозвалось в сердце Александра Александровича. Самые важные дела и встречи они обе старались назначить на полдень, где бы ни находились: в Армении, в Италии, в России. А самые заветные желания загадывали в полночь.
Впрочем, Мирочка чем-то напоминала ему маму и внешне: яркая брюнетка, раскосые глаза. Она для него просто друг, но и обманывать, что совсем уж никакого мужского влечения к Мире-Мане не испытывает, он бы не стал. Да и кого ему обманывать? Друзей? Знакомых? С ними он о своих чувствах никогда не говорил, не на «Дурдоме-2». Обманывать себя? Глупо и смешно. Миру? Сан Саныч рос во времена, когда слова «харрасмент» ещё не знали, и дать понять, а то и прямо сказать женщине, что она тебя привлекает, преступлением не считалось. В те годы оскорбить женщину можно было, скорее, поступком прямо противоположным: дав ей понять, что она тебя совершенно не интересует. Если он впускал в свою жизнь женщину, то она всегда была окружена его мужским вниманием. «Дружбы» между мужчиной и женщиной он не понимал, ему нравились слова Жванецкого: «Не можешь любить – сиди и дружи».
Но так было до встречи с Мирой.
Если не брать в расчёт партнёров по бизнесу, она была, пожалуй, единственной леди из его окружения, которая перешла в статус друга, так и не побывав в статусе любовницы, а уж тем более – жены.
Этот «нюанс» делал их отношения столь необычными для обоих, даже трепетными. А может быть, тут и образ мамы сыграл свою роль?
Даже яркое миланское солнце не могло затмить этого высокого и красивого мужчину. Мане подумала, что если бы кто-то наблюдал в эту минуту за её глазами, то увидел бы в них только его отражение. Она слегка улыбнулась своими большими, чуть раскосыми глазами.
Он всегда