и достойно, благодарная принимая каждую маленькую радость, что давала им судьба. Увы, она была одержима своим несчастьем, одержима недоступным ей мужским вниманием (ценность которого, вероятно, переоценивала – так она думала, и тоже неискренне), а потому вкупе ко всему чувствовала унижение и стыд – как за то, что оказалась никому не нужной, так и за то, что страдает из-за этого. Пытаясь приподняться над унижением, она придумывала всевозможные теории, сводившиеся к тому, что на свете просто слишком много женщин, а мужчин – чудесных, волшебных существ – слишком мало, и поэтому самым блеклым женщинам (а она, увы, была именно такой, и все больше блекла с каждым днем) по определению не должно доставаться ничего. Но рассуждения не спасали от тоски, потому что они были не холодно-разумными, а жалкими и слезливыми. Она была не самой глупой и понимала, что страдает, в первую очередь, от невероятно раздутых ожиданий, которые непомерны даже для харизматичной красавицы, а уж тем более для серой мыши. Прекрасная Марианна ждет от жизни гораздо меньше, чем она, и потому получает гораздо больше, справедливо рассуждала Танюша. Однако и мудреный психоанализ, и самобичевание не исцеляли мятущуюся душу, которая следующим шагом вопрошала, почему же именно ей, на не другим на роду положено томиться зноем неосуществимых желаний. В наказание за что Бог создал ее столь ненасытной? Почему вместо того, чтобы привыкнуть к многолетнему голоду (а может, научиться подхватывать и грызть какую-нибудь совсем уж завалящую кость), она упорно продолжала мечтать об изысканных яствах? Почему, старея и дурнея, она по-прежнему ждала сказочного принца, а не оглядывалась вокруг в поисках самцов попроще? (Впрочем, она оглядывалась, но это тоже было бесполезно). «Господи, зачем ты сделал меня такой жадной и глупой?» – политкорректно вопрошала она. И этот вопрос, хоть и содержал лицемерное покаяние, сам по себе был поставлен правильно.
Танюша была самой слабой в их походной компании; ее брали с собой просто потому, что привыкли к ней. Впрочем, она была удобным спутником, хотя бы потому, что пыталась всем угодить. Природоохранная тема была единственной, по которой она осмеливалась с кем-то спорить. Но эта ее одержимость (как все думали, единственная) за долгие годы стала чем-то милым и привычным, и Танюше отдали ее, как передают вещь в частную собственность. Без своей «экоактивности» она стала бы совсем безликой, и понимала это. Так что эта отчаянная борьба с мусорными следами их группы тоже, вобщем-то, была своеобразным способом угодить друзьям. Танюше хотелось стать образцовой туристкой, как в старых фильмах про рискованные полярные экспедиции – смелой, сильной, не боящейся холода и лишений, всегда готовой словом и делом прийти на помощь – в надежде, что ее оценят и полюбят. Воли, силы духа и сердца не хватало даже одну десятую этого образа, поэтому обычно Танюша просто молча тащилась по маршруту, мечтая о финише и надеясь, что никто в очередной раз не догадается, какое же она ничтожество на самом деле. Первые годы
