– Двадцатая стоянка! Двадцатая! – орал Дарнелл на Эрни. – Ставь ее туда и глуши, пока мы все не задохлись!
«Мы все» относилось к группе людей, сидевших за карточным столом в дальнем углу помещения. Они смотрели на новое приобретение Эрни с удивлением и отвращением.
Эрни подогнал машину к двадцатой стоянке, припарковал и выключил мотор. Сизое облако выхлопных газов стало медленно рассеиваться.
Дарнелл повернулся ко мне. Он был одет в матросскую блузу и брюки цвета хаки. Складки жира свисали над ремнем и под подбородком.
– Детка, – произнес он своим скрипучим голосом, – если это ты продал ему такой кусок дерьма, то тебе должно быть стыдно за себя.
– Это не я продал. – По какой-то абсурдной причине я решил, что должен был оправдываться перед этим жирным боровом, как не оправдывался даже перед собственным отцом. – Я пробовал отговорить его.
– Тебе нужно было быть настойчивей.
Он пошел туда, где стояла машина Эрни. Несмотря на астму, Дарнелл двигался плавной, почти женственной походкой человека, который долгое время страдал от излишнего веса и подобную перспективу видел перед собой в будущем. И, несмотря на астму, он принялся орать на Эрни, когда тот еще не успел повернуться к нему лицом.
Как ребята, курившие в школьных коридорах, как Ральф с Бэйзн-драйв и как Бадди Реппертон (боюсь, нам скоро придется поговорить о нем), он сразу невзлюбил Эрни – это была, так сказать, ненависть с первого взгляда.
– Эй, какого хрена ты снова пригнал свой драндулет, да еще без шланга? – кричал он. – Еще раз, и тебя здесь больше не будет, ясно?
– Да, – Эрни вобрал голову в плечи. На этот раз у него не было сил сопротивляться. – Я…
Дарнелл не дал ему договорить.
– Тебе нужен шланг для выхлопных газов, он стоит два пятьдесят в час, если заплатишь вперед. И я скажу тебе кое-что еще, мой молодой друг. Хватит мне дерьма от таких умников, как ты. Это место для работы, а не для всякого хлама. Я не разрешаю курить здесь. Если захочешь подымить, то ступай на задний двор.
– Я не…
– Не перебивай меня, сынок. Не перебивай, а слушай, – сказал Дарнелл.
Теперь он стоял прямо перед Эрни, высокий и тучный. Эрни выглядел жалко.
Я снова начал выходить из себя. Не помню, сколько раз это случалось со мной с тех пор, как мы подъехали к дому Лебэя и увидели, что проклятого «плимута» на лужайке не было.
Дети – угнетенный класс; за несколько лет вы полностью усваиваете манеру бедного дяди Тома и послушно склоняете голову перед такими детоненавистниками, как Уилл Дарнелл: да, сэр, нет, сэр, ладно, хорошо.
Я схватил Дарнелла за руку:
– Сэр!
Он повернулся ко мне. Я заметил за собой, что чем меньше люблю взрослых, тем с большей готовностью говорю им «сэр».
– Что?
– Вон