– Вот и прекрасно, – спокойно ответил Бондаренков, приступив к записям.
– Я другое скажу, – настойчиво произнесла Милославская и встала вплотную к старлею, начав излагать ему свои доводы, с которыми она совсем недавно знакомила Федотовых, и историю взятого Джеммой следа.
Тот сначала пытался оставаться хладнокровным и даже не повернул головы. Потом отложил ручку и взглядом стал следить за указующими жестами Милославской. Затем на мгновенье задумался и снова приступил к своему занятию, а когда Яна взволнованно воскликнула: «Ну неужели это не очевидно?», он с прежним спокойствием сказал:
– Не говорите ерунды. Давайте проводим покойную в последний путь без осложнений… Нас ждет еще масса дел. Судмедэксперт предоставит вам свою резолюцию, которая, уверен, не будет противоречить моим словам.
– Ну, хорошо-о, – разгоряченно протянула Милославская, – только вы в протоколе не забудьте отразить все те факты, которые я назвала. Может, начальство ваше заинтересуется…
– Не заинтересуется! – вдруг осек ее Бондаренков. – Им, думаете, в наше горячее время интересоваться больше нечем? Молодежь гибнет… – старлей махнул рукой и опять взялся за протокол.
Вскоре бумага была готова. Федотовы, Ермаков и Милославская подписали ее, так как там излагались только голые факты и никаких доводов, потом с них взяли письменное объяснение по поводу того, как они тут оказались и что увидели, что предприняли, и несчастную Евдокию Федоровну погрузили на носилки, уложили в милицейский «уазик» и повезли в так называемый последний путь по багаевским кочкам и ухабам.
Все время разговора с Бондаренковым Федотовы хранили молчание. Марина – от изумления, Саша – боясь не сдержаться и затеять крупный скандал. Как только сотрудники покинули дом, он накинулся на Витьку:
– Так, Витек. Бери листок и ручку, садись, пиши заявление.
– Что? – не понял Ермаков.
– Пиши заявление! – прикрикнул Федотов. – Мать твою уходил кто-то! Расследование тут требуется! А им побыстрее лишь бы прикрыть все!
– Нет, нет, – Витька затряс головой, – не верю, не верю я этому! Это она сама, сама… – Ермаков зажмурился. – Пусть все скорей закончится. Не хочу осквернять память матери!
Саша приблизился к Витьке, крепко стиснул его плечи руками, потом с силой встряхнул его, процедив:
– Витя, это мать твоя!
Ермаков не открывал глаз и отрицательно тряс головой.
– Пусть покоится с миром, пусть покоится, – бормотал он.
Федотов отнял свои руки и бессильно проговорил:
– Гиблое дело! Его не убедишь.
– Вить, ну что ты, а? Ведь собака след взяла, – поддержала мужа Марина.
– Неизвестно еще чей. Может, из своих кто заходил к ней, – безнадежно ответил тот.
– Витя! – умоляюще протянула Марина.
Тот упорно молчал.
– Брось, – сказал ей Саша, – его не переубедишь, знаешь же, какой у него характер. –