Дневники: 1920–1924. Вирджиния Вулф

утра. Черт бы побрал этих аристократов! Проклинаю себя за снобизм и неспособность заняться «Комнатой Джейкоба», потому что «около полудня» на своей машине приедет Нелли Сесил299. «Только отвезу Боба в Ньюхейвен300. Привезти тебе хлеба и сыра?» К тому же утро выдалось вялое; в доме немного тесновато; под акацией, возможно, прохладно; ни искры света. Мои приготовления к приему аристократии – хотя кого я обманываю, приезд Молли Гамильтон, или Молли Маккарти, или любой другой Молли вызвал бы не меньший переполох, – сводятся к тому, чтобы поправить чехлы на стульях и наполнить вазы душистым горошком или розами. Не нравятся мне эти городские вмешательства в сельскую жизнь. И Клаттон-Броки301 в Чарльстоне мне тоже не понравились. Вчера я ненавидела Лондон. Вернее, не Лондон, а определенный участок линии между Ричмондом и Мортлейком302, где мы остановились на полтора часа; мне нужно было зайти к дантисту, а потом прогуляться по любимым улицам. Я хотела купить какой-нибудь яркий фарфор для каминной полки. Как бы то ни было, я объездила весь город на такси, щедро потратилась, набрала пакетов с покупками, наспех выпила чай, столкнулась с Котелянским, а потом провела 20 минут на вокзале Виктория303 – впрочем, со мной был Л., и мы смогли поболтать. Но когда поезд выехал на открытую местность, жизнь показалась свежее, приятнее, разумнее. Однажды я отдам дань уважения гуманности стоматологов. Для души это безопаснее, чем журналистика, как я сказала Л., хотя у меня кровная вражда с Массингемом, в которого была пущена моя стрела304. Но я действительно все больше и больше теряю благосклонность к журналистике. С тех пор как мы приехали сюда три недели назад, я написала всего полстраницы, отказалась от трех статей (обобщение творчества Джейн305, Шарлотты306 и Теккерея307) и чувствую себя пьяницей, который успешно воспротивился трем предложениям выпить.

      Прогуливаясь с Клайвом на холме Фирл-Бикон как-то вечером на днях, мы говорили обо всем этом, и он – как я обычно говорю, восхитительный деловой и преуспевающий человек, – всерьез посоветовал для моего же блага уехать в Америку. Мы обсудили будущее издательства и романа; у него практичный взгляд на оба вопроса, хотя, возможно, я обнаружу, что мое собственное мнение принесет хорошие деньги от его имени в Америке. Мы прошли мимо бобовых и пшеничных полей, и я придумала фразу о желтой глазури, способной передать глубокие насыщенные теплые цвета полей и земли, блестящих, будто покрытых лаком, но не выглядящих сырыми. Там были Мейнард, Дункан и Несса; мы заглянули в их новую студию308, где я просидела с художниками все следующее утро, болтая без умолку до тех пор, пока, повторюсь, не пришли Броки и мы снова не превратились в интеллигентно-культурных людей. Я поехала домой через поля – это был один из тех немногих дней, которые я называю настоящими; обычная ветреная дождливая погода. Все было готово вплоть до курицы и языка, но Молли Гамильтон, разумеется, не пришла. Ее мать случайно упала с лестницы.

      Открывая