государства, главная мысль которой вполне проста и доступна каждому – жить не по произволу, а по закону, – также оказалась совершенно несостоятельной и лживой. На практике эта доступная мысль концентрировалась исключительно в принципе – «разрешено все». Это позволило чиновникам и нуворишам криминально-номенклатурной экономики обогащаться, открыто используя дыры в законодательстве. Именно им позволено было все и все было не запрещено.

      В современной России до сих пор найдется немало образованных людей, с придыханием повторяющих заповедь Вольтера: «Я не согласен с вашим мнением, но готов отдать жизнь за ваше право высказывать его». Забывают, правда, что Вольтер прожил до преклонных лет. Да и его последователи никогда не торопились бросаться грудью на амбразуру. И сегодня не торопятся, но фразу Вольтера все равно помнят и чтут. Как и «руссоистскую» концепцию «общественного договора» – хотя неясно, с кем и как общество договаривалось, чтобы порушить основы нашей государственности, провести приватизацию и отъем денежных вкладов населения.

      Здоровое русское общество относилось к «вольтерьянцам и руссоистам» не лучше, чем к «якобинцам». Эти определения были почти ругательными. И сегодня в России есть не только последователи Вольтера и Руссо, но и «другие мнения», за которые вольтерьянцы вовсе не собираются сложить свои жизни. Более того, «иным мнениям», оказывается, просто нет места ни на телевидении, ни в радиоэфире, ни в прессе. А если и возникает где-то щель, через которую иное мнение все-таки просачивается, «вольтерьянцы» начинают гневаться, брезгливо поджимать губы и даже выдумывать «русский фашизм», якобы грозящий всему миру только оттого, что где-то высказано «иное мнение», не уложившееся в рамки Декларации прав человека.

      Разделение труда и поликультурность современных обществ приводят к необходимости накладывания на них сложной коммуникативной ткани и выделения особого профессионального сословия – журналистов. Вместе с тем, возникает отчуждение коммуникативной системы от общества, подмена коммуникации ее имитацией. Журналисты начинают оттеснять из сферы коммуникации не только ученых, но и политиков, которые вынуждены обращаться к народу только при посредничестве газетчиков и телевизионщиков и только в рамках интересов журналистской корпорации.

      Мы, фактически, имеем дело с узким социальным слоем, приватизировавшим СМИ и безраздельно пользующимся правом на свободное изложение своего мнения. На базе подаренной этому слою собственности вместе со всей инфраструктурой, доводящей информацию до граждан, возникло новое сословие, причем со своим пониманием этических норм и своими жизненными интересами.

      Свобода слова в рамках этой корпорации понимается только как монополия этой корпорации на СМИ, дающие для представителей этой корпорации практически неограниченные возможности частного обогащения.

      В рамках нового сословия выработался и особый язык,