Констанс склонилась над вышивкой, держа ее на коленях, время от времени она останавливалась, чтобы лучше рассмотреть рисунок на цветной тарелке из Метрополитен-музея.
– Для кого это? – спросил я.
Хауберк объяснил, что его назначили ухаживать не только за драгоценными доспехами из Метрополитен-музея, но и заботиться о нескольких частных собраниях. Эти поножи они с клиентом обнаружили в маленьком парижском магазинчике на набережной Орсе. Хауберк лично вел переговоры о покупке, реставрировал их, и теперь доспехи полностью собраны. Он положил молоток и прочел мне лекцию по истории этих лат и о том, как они переходили от владельца к владельцу, начиная с 1450 года, пока их не приобрел Томас Стейнбридж. После распродажи его великолепной коллекции клиент Хауберка выкупил доспехи, но без поножей. Их искали до тех пор, пока почти случайно они не обнаружились в Париже.
– И вы настойчиво продолжали поиски, не зная наверняка, сохранились ли они? – удивился я.
– Разумеется, – невозмутимо ответил он.
Вот тогда я впервые заинтересовался Хауберком.
– Видимо, вам предложили хорошее вознаграждение? – предположил я.
– Нет, – смеясь, ответил он. – Сами поиски – вот моя награда.
– Разве вам не хочется разбогатеть? – с улыбкой спросил я.
– Единственная цель – стать лучшим из лучших в моем деле, – серьезно сказал он.
Констанс спросила, видел ли я открытие Палат смертников. Она заметила, как утром по Бродвею прошла кавалерия, и хотела посмотреть на церемонию, но отец попросил закончить рукоделие, и по его просьбе она осталась дома.
– Вы давно видели вашего кузена, мистер Кастанье? – спросила она, и ее мягкие ресницы при этом чуть дрогнули.
– Нет, – небрежно ответил я. – Полк Луи находится на маневрах в округе Вестчестер.
Я поднялся, взявшись за шляпу и трость.
– Пойдете наверх, к этому чокнутому? – покачал головой старый Хауберк.
Если бы он знал, как претит мне это слово, он бы никогда не использовал его в моем присутствии. Оно пробуждает во мне такие чувства, которые мне даже не хочется объяснять. Я спокойно ответил ему:
– Пожалуй, загляну к мистеру Уайльду на минутку-другую.
– Бедняжка, – сказала Констанс, покачивая головой, – должно быть, тяжко годами жить в одиночестве несчастному, искалеченному, полубезумному. Это очень любезно с вашей стороны, мистер Кастанье, навещать его так часто.
– Я думаю, что он великий грешник, – заметил Хауберк, вновь взявшись за молоток. Я прислушался к золотому звону