Мир, которого не стало. Бен-Цион Динур

Исраэля-Исера Ланде, который был секретарем деда, ребе Авраама, и который, крестившись, продолжал поддерживать близкие отношения с хасидами. Этот цензор полагал, что «сионизм представляет большую опасность для религии Израиля». Было решено, что благодаря своей позиции он сможет воспрепятствовать изданию сионистской литературы на иврите и на идише. Я уже упоминал о том, что нас высылали из комнаты во время многочасовых дискуссий, когда обсуждалась практическая сторона дела. Я лишь знал, что предметом разговора служили деньги. Помню, как однажды, после одной продолжительной дискуссии, я, вернувшись, застал дядю очень рассерженным. «Этот Липшиц, – с грустью вымолвил дядя, – думает лишь о деньгах. Ему лишь бы заработать! Мне тяжело выносить его присутствие».

      Его слова меня поразили. Значит, дело было не только в фанатизме, но и в прибыли! Я не знал, что мне делать, не мог найти себе места и не мог спокойно спать. Что же предпринять? В итоге я пришел сразу к двум выводам: во-первых, стоит обо всем рассказать местным сионистским лидерам, передав им все обсуждавшиеся планы; во-вторых, нужно завязать как можно более дружеские и доверительные отношения с Яаковом Липшицем, чтобы быть в курсе всего происходящего и суметь в будущем также сослужить службу сионистскому движению. Все мои метания и сомнения рассеялись после того, как дядя при мне дал волю своему гневу на Яакова Липшица. В йешиве у меня был один друг, Моше из Коврина, смуглый низкорослый юноша, сын, по-видимому, состоятельных родителей, который был сионистом, маскилом и писал стихи. Каждый месяц он давал мне сборники «ха-Шилоах»{286}, зачитывал мне свои стихи, а также требовал, чтобы и я зачитывал ему свои «творения», так как я тоже стал «грешить» сочинительством. Еще начиная с зимы 1889 года я начал вести «Памятную книгу», в которую записывал все изречения и слова мудрости различных писателей, а также мои собственные тексты: «Размышления и суждения», «Поэтические строфы», «Очерки и рассказы», а также многое другое. Я вызвал Моше на конфиденциальный разговор. Не дома, разумеется, – и у стен есть уши. Мы отправились на прогулку по берегу реки Вилии. Когда мы удалились на безопасное расстояние, я рассказал ему о том, что в ближайшее время готовится организованная атака на сионистов под предводительством раввинов и цадиков, богачей и маскилов – приближенных к власти и очень влиятельных людей. Необходимо срочно оповестить об этом сионистов, чтобы предотвратить беду. Все должно сохраниться в секрете, и нельзя, чтобы кто-нибудь узнал о том, что я все это рассказал. Он должен привести ко мне проверенного человека, который сможет немедленно оповестить тех, кого следует.

      «Нет ничего проще! – сказал Моше. – Хоть сейчас приведу тебе Лейзера из йешивы в Ритове. Этот Лейзер (он хромает на правую ногу) находится в центре всего сионистского движения Ковны. Шмуэль Розенфельд{287} (корреспондент журнала «ха-Мелиц») назвал сионизм в Ковне «стоящим на одной ноге» – ноге Элиэзера Фрисмана (он же – Лейзер из Ритова)…» Не прошло и пятнадцати-двадцати минут, как мы втроем сидели на какой-то деревянной доске на берегу реки, и я излагал им все