Забавно, как изменился его игривый тон на снисходительно-разочарованный. А мне стало грустно. Максима я отлично поняла. По словам Ксюши он на грани развода со второй женой, настроение ни к черту, хотел провести время с еще миловидной «разведенкой», тем более, у нее для этого условия имеются. Хотя Макс по молодости и общагой не брезговал ради удовлетворения мужских нужд.
А ведь я хотела его увидеть. Думала о нем, когда выбирала платье, красила ресницы погуще. Хотела понравиться. Все-таки первая моя студенческая любовь. Обожание со стороны без единой попытки пойти на сближение. И вот сейчас через семь взрослой «послеучебной» жизни лет вполне можем прыгнуть в койку, так сказать, сблизиться по полной программе. А я отказалась…
Я вообще-то не ханжа. В тридцать два года, еще и после развода ханжой быть скучно. Но я искру хочу. Искреннее желание. Чтобы как в омут с головой. И закрутило. С «художником» у меня почти получилось. Иногда жалею, что не пошла с ним в гостиничный номер. Остались хотя бы воспоминания о красивом вечере. И много-много солененьких слез потом… В другие, одинокие вечера. Художники и поэты часто меняют Муз.
А мне хочется надежности и душевности. После тридцати двух особенно хочется. Когда уже не так легка на подъем, уже тяжело выплясывать наравне с молодыми, а тянет просто посидеть-поговорить в домашней обстановке. Хочется уснуть, прижавшись к родному плечу, не стараясь приучить себя к мысли, что плечо-то на время, тайком. Не надо мне краденого счастья. Может, ближе к сорока буду иначе рассуждать – я не зарекаюсь, но пока не надо.
Да, Максюша – образ твой светлый в моем сознании малость потускнел. Это ничего. Это пройдет. Дело-то житейское. Одним разочарованием меньше.
Глава 3. Лесник из Козловки
Вечер в разгаре, а я немного расклеилась. На девчонок, бывших однокурсниц смотрю – постарели, «обабились». У кого попа раздалась, у кого бока повисли. В походке нет былой легкости, в танце вертлявости. А сама я разве все та же резвушка? У меня еще и забот меньше – ни ребенка, ни котенка.
Анютка Семина уже четвертого малыша ждет. У нее муж в религию вдарился – предохраняться нельзя, аборты нельзя. Остается рожать. Анютке тяжело стоять на ногах, она так весь вечер и просидела, опираясь спиной о подоконник. Лицо опухшее, нездоровое.
– Знаешь, Тоня, я когда мимо роддома проезжаю, меня начинает резко мутить. У меня уже аллергия на роддом. Этот раз точно последний, теперь я буду втихаря таблетки жрать, чтобы больше не попадаться.
Зато Оленька Корнеева у нас завуч в гимназии. Даже на вечер встречи пришла в строгом костюме, танцевать не выходит, сидит прямо, как статуя, посматривает по сторонам с брезгливо-скучающим видом. Подруг у Оли на курсе было не много, но и тех что-то не видно, наверно, все на высоких постах и разделять наше плебейское веселье не «комильфо».
Зато мальчишки наши держатся проще. У Сани Игнатова своя автомойка, Казанцев несколько лет мотался «по северам», заработал