Под бешеный шум крови в ушах и каблуков по паркету дистанция между мной и незваным гостем стремительно сокращается, и когда нас разделяют считаные сантиметры, я хватаю его за руку и тащу за собой к выходу из зала. По пути оглядываюсь и облегченно вздыхаю, поняв, что в поле зрения Кирилла – официант с водкой, а не я с Ди Анджело.
– Как ты посмел прийти сюда? – Едва мы оказываемся на кухне, вдали от любопытных взглядов, я брезгливо отпускаю запястье Алекса и выплевываю вопрос, который вертится на языке с момента, когда наши глаза встретились.
Он долго не отвечает. В своей типичной раздражающей манере разглядывает меня, вызывая инстинктивное желание спрятаться. Невольно я думаю о том, что он видит: бледное лицо с заострившимися чертами, темные тени под глазами, обветренные губы, искусанные в кровь, потускневший взгляд.
Одергиваю себя – мне нет дела, что видит Александр Ди Анджело. Если он пришел сюда, чтобы посмеяться или запугать меня, ему это не удастся!
Вздергиваю подбородок и награждаю Алекса ледяным взглядом, но моя воинственность разлетается вдребезги от неподдельной теплоты, которой вспыхивают его глаза, когда он наконец произносит:
– Мне очень жаль, Лиля.
Его густой голос звучит низко и немного хрипло, и говорит он с едва уловимым итальянским акцентом, чуть растягивая слова. Как-то иначе, не так, как обычно. Будто волнуется, что, конечно, само по себе невероятно. За те годы, что я знаю Алекса, я едва ли хоть раз видела его неуверенным в себе, и пусть с нашей последней встречи прошло много лет, вряд ли он сильно изменился. Рожденный русской матерью от отца-итальянца, он всегда обладал аристократической надменностью и удивительным шармом, впитавшим лучшее от двух наций. Волнение – не для него, и нечего мне выдавать желаемое за действительное.
Открываю рот, чтобы сказать, куда он может засунуть свои соболезнования, но прежде чем успеваю произнести хоть слово, чувствую прикосновение его теплых пальцев к своим холодным ладоням.
– Никогда не слышал о личном пространстве? – выдыхаю я, шокированная этим бесцеремонным вторжением.
Прячу руки за спину, но не отступаю. Прикосновения Алекса – это табу, но много лет назад я хорошо усвоила урок – этому человеку нельзя демонстрировать даже малейшего намека на слабину, иначе он без всякого колебания использует ее против тебя же.
– Я не нуждаюсь в твоих соболезнованиях, – продолжаю неприязненно, потому что он молчит. – Полагаю, день смерти моих родителей станет для Ди Анджело семейным праздником.
В глазах Алекса недоумение. Желваки на скулах надуваются, густые брови сходятся на переносице, а губы складываются в ровную линию.
– Ты сама не веришь в то, что говоришь, – говорит он спокойно, контролируя свой голос, хотя я чувствую, что мое обвинение ему не понравилось. – Мы сочувствуем вашему горю.
Его