На третий раз он нес парню одеяла, хотя ночь была не слишком холодная. Туча убрала свой посеребренный край от луны (верхняя из шкур, щекотавшая ему нос, была белая), листья, шелестевшие от ветра, затихли, и Горжик услышал звук, начавшийся в первый его визит, продолжавшийся весь второй и предшествующий этому, третьему.
Мальчик, сидящий на корточках так, что луна освещала только его колено, тер свою цепь зеленым листом. Горшок с едой опустел.
Горжик скинул на каменный пол две шкуры и стал расстилать третью, черную.
Мальчик все тер.
– Я купил тебя, – Горжик расправил ногой загнувшийся угол, – думая, что ты дурачок. Но это не так. Ты помешанный. Прекрати это и скажи, зачем это делаешь. – Он встряхнул белый мех, бросил на черный и прикрыл сверху бурым.
Мальчик, не вставая, повернулся и посмотрел на хозяина. Цепь, свисая с его шеи, змеилась к столбу.
– Я мертвый, – сказал он, – и делаю то, что надлежит делать мертвому.
– Сумасшедший ты, вот что. Это твое трение меня раздражает. – Горжик уселся на одеяла. – Поди сюда.
Мальчик заковылял к нему на корточках, приподняв цепь на дюйм от земли.
– Я не сумасшедший. Я мертвый. Сумасшедшим был Наргит, но теперь… – Мальчик задумчиво вздернул верхнюю губу. Один из его зубов налезал на другой, делая парня еще более неприглядным. – Теперь он тоже мертвый, потому что я убил его. Может быть, я его встречу здесь.
Горжик хмуро ждал продолжения. Подлинно цивилизованные люди (вызывая недоумение у нас с вами) проявляют терпение к тому, что приводит в недоумение их.
– Я должен делать это, – продолжал мальчик, – столько жизней, сколько листьев у катальпы в три человеческих роста. Останавливаться нельзя. Но я уже так устал…
– По мне, так ты очень даже живой, – сказал Горжик. – Стал бы я покупать тебя, будь ты мертвый? На что мне мертвый раб?
– Нет, я мертвый! Я сразу понял. Всё почти так, как в дядиных сказках. Я сижу на цепи в месте, где нет ни ночи, ни дня; и если я буду тереть ее зеленым листком столько жизней, сколько листьев на катальпе в три человеческих роста, цепь распадется, я буду свободен и смогу пойти к речной излучине, где много плодовых деревьев и легко добыть дичь… Но знаешь? Меня сразу посадили на цепь, как только забрали из леса, и я сразу начал свой труд. Но спустя неделю, целую неделю после моей смерти, меня отдали человеку, у которого ты меня взял, и поменяли старую цепь на новую. И это нечестно, потому что я уже неделю трудился. И продолжаю трудиться