И с Михи сумела. Но осталось предчувствие, что Шимицу будет просить больше, и каждое новое задание будет даваться мне сложнее.
Я возвращаюсь домой на рассвете, ощущая ломоту в теле и желание напиться. На автомате забираю почту, которую не проверяла неделю. Уснуть сейчас не удастся из-за нервов, поэтому я сажусь за стол и машинально перебираю конверты. Среди счетов находится выдранный из тетради лист.
Сначала кажется, что он попал сюда по ошибке. Но перевернув его, ощущаю, как внутри все стягивается в узел.
«Я ЖДУ ТЕБЯ. ПРИХОДИ СКОРЕЕ. Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ».
Недвижно смотрю на эти неровные печатные буквы с наклоном влево. Почерк ребенка, учащегося держать ручку. Сам лист будто выцвел. Похоже, ему много лет.
Я охотно поверила бы в чью-то шутку, но знаю почерк Родики. Я учила ее писать. Знаю наклон и начертание букв.
«Где это здесь? – испуганно шипит внутренний голос. – В Вальденбрухе? Нигде?»
Пациенты клиники пропали, писать некому. Но тот, кто это придумал, знает обо мне очень много.
«Или это… она?»
В горле образовался ком, и я смотрю на лист, как если бы он виноват во всем, что произошло много лет назад.
Чувство долга, игнорируемое годами, начинает ворошиться, как разбуженный зверь, и я боюсь его. Природа этого долга ощущалась очень смутно, но связана была с Родикой.
«Закончи это».
– Это была грязная работа.
Скользит где-то за моей спиной. Я не вижу ее.
В кабинете – привычный полумрак и горят золотые абажуры. Пахнет тяжелым парфюмом, повисшим в воздухе, как новый слой атмосферы. Женщины, предпочитающие такой крепкий oud[6], либо стары, либо опасны.
Тень мадам Шимицу на стене пропадает, и она материализуется передо мной во плоти. Маленькое, кукольное личико выглядит строгим, мистическая дымка в глазах исчезла. Вместо нее – незнакомое внимание, точно она открыла меня для себя вновь.
Я не знаю, чего ожидать. Михи передан клиенту, но про его состояние лучше промолчать.
– У него была сильная интоксикация. Ты знаешь, что алкоголь усиливает действие барбитуратов.
– Времени не было. Зато без единой царапины, как вы и просили.
Тени в ее взгляде углубляются, и нужно готовиться ко всему.
Воцаряется пауза, во время которой она вылавливает из чая узорчатое ситечко. Затем аккуратно кладет его на блюдце и обвивает чашку длинными, ломкими пальцами.
– Ты всегда такая точная, предвосхищаешь каждое действие… Не твой стиль это был в последний раз.
– А что мой стиль? – отрешенно спрашиваю, глядя в одну точку.
Очень хочется, чтобы этот разговор закончился. Но мы только начали.
– Ходить по воде, – на полном серьезе сообщает мне мадам Шимицу. – Меня всегда поражало умение быть тенью и обращать других в свое подобие. Твои дети становились невидимыми, как только ты вступала с ними в контакт. И сама ты точно мимикрируешь под мир.
Поднимаю