– Джейми, сыночек, рад тебя слышать! – проворковал он таким до боли знакомым мне голосом, выговаривая слова с характерным русским акцентом: все согласные – твердые. Папа родился у бабушки уже здесь, но из-за того, что она активно вращалась в кругах русской общины, с детских лет перенял такую манеру речи и уже не смог, а может, и не захотел разучиться. Да, папин голос я бы узнала из миллиона других.
К моей уже и так двухтонной обиде, добавилась третья тонна. Я была единственным ребенком в семье и на вполне законных основаниях привыкла, что вся родительская любовь, все обожание и вся забота достаются лишь мне. Это меня на протяжении двадцати лет звали «Кристиночкой» и «доченькой», это на мои звонки отвечали с радостью и облегчением, а теперь выяснилось, что мистер Уорнот стал для папы «Джейми» и «сыночком»?! Да, мелкая детская ревность в два счета охватила и сожрала мое нутро, и я бы очень удивилась, если бы у кого-то на моем месте получилось иначе.
– Это не Джейми, папа, – протянула я, – это я.
– А, это ты, Фэй, – возможно, мне под действием обиды лишь почудилось, но пыл в голосе отца поостыл.
– Это я, Кристина! – уже не сдерживая эмоций, возмутилась я. И папа туда же! Зачем он называет меня дурацкой кличкой, которую никто не применял в нашей семье прежде?!
– Да-да, я узнал. Джейми рядом? Передай ему трубочку?
И это тоже было странно, как шипастые туфли и четырехгодичная тьма вместо прожитых дней. Папа предпочитал пообщаться не со мной, а с моим мужем? Неужели и он почему-то решил, что во внимании я не нуждаюсь?!
– Папа, – позвала я, все еще надеясь перетянуть одеяло на себя, – как ты себя чувствуешь? Как мама?
– Все в порядке. Дай мне поговорить с Джейми? Почему ты взяла его телефон?
«Потому что у меня отобрали собственный! – хотелось орать мне. – Потому что я не узнаю этот новый мир и новых людей в нем, а они не узнают меня! И потому что первым делом, как только смогла, я пыталась до вас достучаться! До тебя и мамы! Но, похоже, вы и не собирались ждать вестей от меня…»
Я послушно передала трубку мужу, и тот поднес аппарат к уху, оставив одну руку на руле и поглядывая то на меня, то на дорогу.
– Да, забрал. Да, в порядке, – он засмеялся, обнажая ровные белые зубы, – как обычно, само собой. Я справлюсь. Я позвоню. Обязательно. Всего хорошего, Николай.
– Что хотел от тебя папа? – уныло спросила я, когда беседа закончилась.
Джеймс небрежно сунул телефон в карман.
– Удивлялся, что ты позвонила.
– Чему удивляться? – я шмыгнула носом. – Мне кажется, он знал, что я попала в больницу.
– Знал, – не стал спорить муж, – все знали. Твою аварию широко освещали в прессе.
Широко освещали в прессе, отец знал – и даже не спросил меня о самочувствии перед тем, как попросить передать телефон. Я его спросила, а он меня – нет, словно и не волновался вовсе. Да что же это с ними со всеми происходит? Почему? Почему? Почему?!
Я снова отвернулась к окну, чтобы Джеймс не увидел слезы обиды на моих глазах. И, пожалуй,