То, что случилось с дочерьми, Анни восприняла если не равнодушно, то покорно. Я уж подумал, что она больше никогда не оживет, но в последний раз, на дне ее рождения, заметил некоторые сдвиги. Третий ребенок Анни и Маргуса, Иозеп, достиг подросткового возраста. До этого он был весьма замкнутым, тихим мальчиком, но теперь вдруг превратился в юношу с крутым нравом. Командовал в доме он, а Анни безоговорочно исполняла его распоряжения. И впервые за эти годы я увидел на лице сестры улыбку.
– Не правда ли, Иозеп вылитый Маргус? – спросила она меня.
Я подтвердил ее мнение: да, сходство, несомненно, присутствовало. По лицу Анни я заметил, что мои слова ее осчастливили.
Я хотел было добавить, что мальчик стал таким же деспотом, как его отец, но передумал – не только потому, что не желал испортить настроение Анни, но и потому, что стал догадываться: на плечах деспотов держится мироздание.
Спасенная жизнь
На третьем году нашего брака Гертруда забеременела. Я безумно обрадовался: моя моногамная натура априори ориентирована на спокойную семейную жизнь, а что может ее гарантировать лучше, чем появление детей, которых нам до этого не удавалось зачать.
В субботу после визита Гертруды к врачу мы поехали в Южную Эстонию, в гости к ее родителям, не для того, чтобы сообщить им новость – мы были суеверны и хотели поначалу держать все в тайне, – а поскольку у нас вошло в привычку проводить первый уик-энд каждого месяца в деревне: сходить в баню, подышать сосновым воздухом и набраться сил для дальнейшей работы.
Мы пустились в путь раньше, чем обычно: в Тарту я хотел зайти к моему профессору, которому недавно исполнилось семьдесят; на юбилее я присутствовать не смог, потому что находился в командировке в Финляндии. Мы оказались не единственными запоздалыми гостями – нас позвали за стол и налили рюмку, от которой Гертруда, естественно, отказалась, а я, не желая обидеть профессора, выпил.
Скоро мы извинились, встали и продолжили путь, а поскольку я боялся, что мои промилле еще не испарились, то за руль села Гертруда; эту рюмку и трусость я до сих пор себе не простил.
До хутора родителей Гертруды от Тарту около пятидесяти километров, сперва по шоссе, затем по узкой проселочной дороге. Темнело, Гертруда ехала медленно,