– О себе Кипятилов что рассказывал?
– В основном, про лагерную житуху лясы точил. Калякал, будто много лет в зоне отсидел.
– За воровство?
– Не, за бабу. С чужим мужиком застал женку в постели. Сгоряча башку ей отрубил.
– И ты не побоялся связываться с убийцей?
– А чо?.. Я – не баба, – Сумеркин ладонями потер морщинистое лицо. – Башка после вчерашнего трещит, а до вечера нечем подлечиться. Если б Эдик, зараза, не убег, мы теперь уже бы похмелились. Две пол-литры подряд ему не осилить. На лекарство у него, должно быть, осталось.
– Давай, Кузьма, вместе подумаем: куда Кипятилов мог убежать? – быстро предложил участковый и для затравки добавил: – Отыщем беглеца – опохмелишься.
– С тяжелого бодуна я хреново соображаю… Если блатняк не упорол к матке в райцентр, то, возможно, отлеживается в моей хате.
– Твою хату я утром проверил, – сказал фермер. – Там – шаром покати.
– Тогда, может быть, он где-то здесь, в лесу, блукает.
– Лес большой. Вспомни, где вы с ним обычно выпивали?
– А где придется.
– Определенного места не было?
Сумеркин поцарапал кудлатую голову:
– Когда пасли за лесом, где в колхозное время была летняя дойка, определялись в заброшенном вагончике. Там стол есть и скамейки. Может, Эдик туда забрел…
Участковый посмотрел на фермера:
– Далеко тот вагончик?
Монетов показал на затянутую муравой старую дорогу:
– Полкилометра по этому проселку. Съездим?
– Конечно.
– Андрюха… Андрей Гаврилыч, меня-то возьмите с собой, – сбивчиво проговорил Сумеркин, отмахиваясь от овода, кружившего над непокрытой головой.
– Ты где свою кепку потерял? – вместо ответа спросил фермер.
– Анисья Огурцова прихватизировала.
– За попытку украсть у нее деньги?
– Во, бля, деревня! Любой пустяк в великое событие раздуют. Эдик пошутил, а старуха уже тебе нажалобилась.
– За такие «шутки» на скамью подсудимых садят.
– Мне там не сидеть. Без вранья скажу, я глазом не успел моргнуть, как Эдик слямзил Анисьину заначку. Чо, не возьмете меня?
– Смотри, Кузьма, за стадом. Учинишь потраву – не оберешься беды.
– Будь спок, Гаврилыч. До вечера дотерплю.
Двораковский тронул мотоцикл с места и, развернувшись, выехал на проселок. От деревни вдоль зарастающей дороги тянулась вереница покосившихся деревянных столбов с белыми изоляторами на вершинах, но без проводов, по которым когда-то поступало электричество к механизированной дойке.
– Давно провода сняли? – спросил участковый.
– Сразу после банкротства колхоза райцентровские жулики в одну ночь обрезали алюминий для сдачи на металлолом, – ответил фермер.
– Стадо большое в колхозе было?
– Сто восемьдесят коров отправили на мясокомбинат. Куда деньги за них канули, неведомо никому.