Дорога в Аризону. Игорь Чебыкин

платит скучающий Печорин за свои мимолетные увлечения и пустые романчики?", – спросила Тамара Кирилловна. "Он платит конем", – не подумав, брякнул Тэтэ. – "Конем?..".– "За Бэлу Печорин заплатил ее брату конем, которого помог украсть у Казбича…". "Ну-у, Топчин, – разочарованно протянула Тамара. – Не узнаю тебя. Нельзя же так буквально воспринимать мои слова. Я имела в виду ту высшую цену, что Печорин платит за боль и страдания обманутых их женщин, которых он с его мертвой душой не любит и не может любить. Если бы ты внимательно читал "Княжну Мэри", то помнил бы слова Печорина, написанные им в дневнике: "Я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их радости и страданья – и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодом в изнеможении засыпает и видит пред собою роскошные кушанья и шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче; но только проснулся – мечта исчезает…остается удвоенный голод и отчаяние!". Удвоенный голод и отчаяние – вот что я подразумевала под ценой. Понимаешь, Топчин?".

      Конечно, он понимал, что такое отчаяние. Теперь понимал. И мог бы, между прочим, многое рассказать господину Печорину о том, что такое подлинное отчаяние: когда ежедневно принужден видеть, как твоя богиня, не замечая тебя, милуется с ничтожным субъектом, пристрелить которого на дуэли не представляется возможным. От безысходности Толик даже впервые в жизни написал стихи. Первый поэтический блин получился куцым и непрожаренным, но был обильно смазан жирным маслом велеречивого слога.

      Стук каблучков и скрип паркета,

      Дверь распахнулась, ты вошла,

      Небрежным взглядом обвела

      Все закоулки кабинета,

      Кому-то мило улыбнулась,

      Кому-то на ходу кивнула,

      Откинувшись на спинку стула,

      Меня нечаянно коснулась,

      Поправила волнистый локон

      Изящно тонкою рукою.

      Вздохнув, я посмотрел с тоскою

      На пыльную поверхность окон.

      Зачем, маэстро Леонардо,

      Потратил время ты впустую?

      Взгляни сюда: красу такую

      Еще не воспевали барды.

      И самый воздух был твоим

      Насквозь пронизан обаяньем,

      Но… время истекло свиданья,

      И ты растаяла, как дым.

      Реализма в стихотворении было еще меньше, чем поэтического дара. Правде жизни противоречили не только "откинувшись, меня коснулась", но и "стук каблучков": туфлям на высоком, как и на любом вообще каблуке доступ в школу наряду с серьгами, губной помадой и лаком для ногтей был категорически запрещен. Единственное исключение составляли новогодние дискотеки для старшеклассников в актовом зале, куда девочки могли явиться в боевой раскраске, но и то – нанесенной скупыми осторожными мазками. Поговаривали, что в свое время директриса, заметив средь бела дня одну из учениц с сережками, недрогнувшей рукой выдрала их с мясом,