Доктор, не отстраняя ладони стал давить на живот.
Натужный сиплый крик огласил палату. Высокий крепкий мужчина в белом халате положил вторую руку на живот и надавил ещё сильней.
И тут акушерка проголосила, встрепенувшись, – вижу, головка показалась!
Рослый доктор сухо выдал басовитым приятным бархатистым голосом, – поднажмём! Тужьтесь!
Роженица, ощущая несвойственное обстоятельствам и предшествующим до появления доктора ощущениям умиротворение натужилась всей нижней частью тела и…
…ахнув, акушерка аккуратно вытянула-таки малыша с синевато-фиолетовой кожей. Доктор, отойдя от роженицы, взял малыша на руки и внимательно осмотрев загадочными и горящими жизнью глазами тёмно-синего оттенка, покрутил его и смачно хлопнул по попке ладошкой.
Спустя секунды в палате раздался громкий плач.
Подскочив к доктору, акушерка, умело перерезала и зажала пуповину щипцами. После аккуратно взяла новорожденного, обогнула стол и подала матери малыша. Облегчённо улыбнувшись и стерев капельку испарины со лба, и смотря на то, как темноволосый, довольно крупный малыш не то что плачет, а орёт во весь голос и прижимается груди наконец-таки разродившейся матери, улыбнувшись, радостно выдала, – мальчик! Здоровенький какой! Повезло вам!
Новоиспеченная мать, оторвав едва взгляд от крохи, всё ещё липкой от околоплодных вод, глянула на акушерку, с которой провела эти сутки и сиплым выдала, – да! Спасибо вам! Доктор, я…
И вдруг поняв, что что-то изменилось в окружающем пространстве, молодая мать склонив голову, пробежавшись по аскетичной палате, оторопела. Акушерка с улыбкой обернулась со словами, – да, наш доктор что надо, если бы…
…но в палате кроме измученной затяжными родами матери, орущего пацанёнка малыша и уставшей акушерки не было никого.
Лишь открытая скрипучая дверь, плач, смех и крики, доносившиеся из проёма, ведущего в коридор.
СССР, Москва.
В это время.
Очередная зимняя ночь опустилась на неспящую столицу.
Сталинская высотка на Котельнической набережной. Она всегда вызывала восхищение у гостей столицы, а у уставшего советского человека из тесной хрущёвки её величественный и массивный образ, состоящий и главного корпуса, чей шпиль венчался на ста семидесяти шестиметровой высоте и два боковых корпуса заставляли думать о том, что классовое неравенство и разрыв финансово положения тех, кто у власти, и обычных работяг никогда не будет стёрто.
Главный корпус, почти последние этажи. Некогда служебная квартира, которая со времени постройки дома объединила в себе соседние и уже стала фамильной собственность не потому, что алчность и жажда роскоши поглотила поколения владельцев неприлично просторного по советским меркам, переходящего по наследству имущества, а потому что так было нужно.
Безусловная необходимость.
Вот и сейчас, в просторном,