Али заставляли делать множество вещей с этими ножами. Его учили метко кидать их в деревянную куклу – с двадцати шагов он должен был попасть ей в грудь, а потом выдернуть свое оружие за привязанную к рукояти веревку. Втыкая ножи в щели между камнями, он учился взбираться на крепостную стену. Самым трудным оказалось подолгу перекидывать маленькую медную монету с одного клинка на другой – так, чтобы она ни разу не упала на землю. Сначала он держал лезвия рядом, а потом настолько наловчился, что стал разводить руки в стороны, и монета летала у него над головой.
В конце концов Али действительно стал чувствовать, что два синдских ножа – не просто куски железа, а некое подобие орлиных когтей, естественно продолжающих его кисти.
Его стали обучать приемам фехтования. Он отбивался от нескольких вооруженных воинов, нанося им молниеносные удары в просветы между латами. Он учился уворачиваться от копья в руке конника, вспарывать ему бедренную артерию или бить его снизу вверх в незащищенный бок. Он прорывался сквозь живой коридор из старающихся поразить его стражников к деревянной кукле, в которую он должен был воткнуть свои ножи. И так он упражнялся с утра до вечера, делая перерывы только для еды и молитвы.
Когда Али исполнилось шестнадцать лет, его стали опасаться даже учителя. Годы упражнений сделали его тело сильным и гибким; он мог показывать трюки, поглазеть на которые собралась бы толпа на любом рынке. Теперь он мало напоминал прежнего мальчишку – он превратился в высокого юношу с пробивающимися на верхней губе усами. Он начал заглядываться на женщин, и временами его посещали мысли, которыми он ни за что не решился бы поделиться с учителями. Но Алаудин, конечно, замечал все эти перемены и сам.
Однажды он сказал:
– Ты стал взрослым. Будь готов к тому, что с тобой случится прекрасное и невообразимое.
– А что именно со мной случится? – спросил Али. – И как можно подготовиться к невообразимому?
Алаудин засмеялся.
– Никак, – ответил он. – Поэтому я и говорю тебе – когда это случится, не пугайся.
Если бы Али услышал такое напутствие лет пять назад, он, конечно, был бы напуган, потому что любому понятно – когда тебе говорят «не пугайся», впереди какая-то жуть. Но ежедневная муштра уже давно заставила его позабыть страх.
И дело было не в том, что его обучили бесстрашию.
Ничего хорошего с ним уже давно не происходило, а упражнения были тяжелыми и болезненными. Стоило ли держаться за такое существование? Али догадывался, что именно в этом причина безумной храбрости тех героев, которые, как с гордостью говорил Алаудин, «любят смерть, как их враги жизнь». Он чувствовал, что его тоже готовят для подобной судьбы – ведь полюбить смерть означает просто разлюбить жизнь, а это ему уже почти удалось.
Несколько