Краткое изложение книги «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого». Автор оригинала Фридрих Ницше. Александр Викторович Марков

и толпа увидели канатоходца-виртуоза, с которым, когда он был на середине каната, стал спорить скоморох, олицетворяющий гордыню и неоправданные притязания. Канатоходец упал, и Заратустра пообещал умирающему, что, хотя тот был неправ и руководствовался всю жизнь иллюзиями, такими как будущая жизнь в христианском раю, он похоронит его своими руками, иначе говоря, признает предтечей сверхчеловека. Скоморох и могильщики смеются над Заратустрой, заявляя, что его опасная проповедь приведет еще к новым бедам, но пророк идет своим путем, засыпает в глубоком лесу, где и получает откровение, что он должен проповедовать не народу, который признает только готовые убеждения и догматы, но «спутникам», адептам, которые могут выдержать зрелище катастрофы, собрать жатву катастрофы, иначе говоря, вывести из происходящих бедствий новую мораль, которая и спасет человечество.

      Речи Заратустры, которые он произносит на закате, требуют перейти от прежних ценностей к новому мужеству. Дух, то есть человеческий ум, должен стать верблюдом, иначе говоря, быть готовым к самым невероятным испытаниям, о которых он прежде даже не догадывался. Далее верблюд должен стать львом, иначе говоря, предпочесть всем испытаниям свободу, научиться решительно вырываться на волю, говорить слово «нет», чего бы это ни стоило. А этот лев, наконец, должен стать ребенком, иначе говоря, невинным существом, которое ценит всё вокруг, а значит, может оценить не только то, что ценит общество, но и мужество и свободу как сверхценности. Такой ребенок уже не совершает подвиги ради торжества нового мира, но просто открывает новый мир как мир небывалой свободы.

      Далее Заратустра спорит с философами, преподающими на «кафедрах добродетели», – так Ницше характеризует современных ему университетских философов, которые считали своей задачей постепенное улучшение морального состояния общества. Он смеется над этими философами, что они не различают сна и яви, иначе говоря, своих отвлеченных добрых моральных пожеланий и действительного положения дел в мире. Так, они требуют одновременно морали и довольства, хотя в практическом мире эти вещи часто несовместимы. Этой обывательской благонамеренной морали, не учитывающей подлинный трагизм жизни, он противопоставляет голос «земли» и «тела», иначе говоря, катастрофичность самой природы, где рождение и гибель соседствуют. Он критикует все религии и упрекает верующих в потусторонние миры за то, что они сводят жизнь к частным символам, которые те объявляют священными. Также он осуждает и аскетов, которые не понимают собственную игру тела, его собственные порывы и предписывают телу какие-то правила, вторичные по отношению к собственным потребностям живого организма. Поэтому такие аскеты эгоистичны, они прячутся за правила и не понимают, что иногда тело нуждается в строгости, а иногда – в щедрости. Они живут отражениями этой строгости и щедрости, поклоняются теням, превращенным в догматы и аскетические правила.