мысли великого алхимика: не удастся зарекомендовать себя светилом тайной науки, так есть еще хлебное место писаря в уездном городе. А там ценят аккуратность и ровное письмо, да-с. Извольте же послушать: «Один рыцарь из замка Хахенберг в 1590 году оставил сыновьям в наследство особенный рецепт. Кто владел им, мог не бояться гибели от пули, стрелы или пушечного заряда, поскольку рецепт давал от них полнейшую неуязвимость. Старый рыцарь всю жизнь воевал, но ни разу не получил раны от сих вещей. Его сыновья и внуки счастливо пользовались рецептом благородного господина из Хахенберга. Но один из них, испытывая большую нужду в деньгах, продал секрет женщине из Жироны. Спустя три дня его застрелили на охоте. Тогда и стало понятным: кто отдаст тайну по собственной воле, сейчас же утратит неуязвимость. Женщина продала секрет за очень большие деньги капитану Вольфу из Магдебурга, а тот, достигнув преклонных годов без единой раны от огнестрельного оружия, подарил рецепт старому другу, еврею Мареку Левинсону. Моему отцу, Еханану Левинсону из Данцига, получившему секрет по наследству, предлагали пятнадцать тысяч франков золотом за бумагу из Хахенберга, но он не продал ее. Теперь я отдаю древнюю тайну хорошим и достойным людям за сущие пустяки. Мне причитается за сию бумагу триста рублей казначейскими билетами, сорок рублей золотом и воз свежей рыбы. Все на этом согласны, все тут поставили подписи своей волей. А на то свидетель Беня Зыгмонтович, портной из Заречья». Далее – автографы, в том числе и нашего почившего друга, краскома Волковыского…
Тут мне привиделось, будто в руках у Карголомского – не шутовская бумага от ружейной «порчи», а змея, свернувшаяся прямо у него в ладонях. Вот она пробуждается, открывает глаза, поднимает голову…
У Вайскопфа, минуту назад смеявшегося над незатейливой бумажонкой, остекленел взгляд. Подпоручик смотрел в одну точку. От веселости его не осталось и следа. Неожиданно Вайскопф пробормотал:
– А ведь и правда… Ни единой стреляной раны. Откуда-то узнали мужички-красноармейцы про его тайну, да испыряли штыками. Выходит, пуля не брала «товарища». Дай-ка мне сюда ее… Дай же!
Змея зашипела и выгнула туловище для броска…
Тут Блохин порывисто перекрестил бумагу.
Протянутая рука Вайскопфа безвольно опустилась.
– Зачем она тебе, Мартин? – брови Карголомского отразили крайнюю степень удивления.
– Пускай послужит настоящему делу. Неуязвимый боец в атакующей цепи, я полагаю, то самое, чего так не хватало нашей лейб-гвардии босоте.
– Вот это, Мартин? Да понимаешь ли ты, какая реникса попала нам в руки? Мои познания в еврейской письменности неприлично скудны, но даже их с избытком хватило, чтобы определить: вся еврейская часть документа представляет собой бессмысленный набор слов и букв, да еще скабрезный анекдот о бане, осле, и соседке раввина… А вот тебе начало так называемой «латинской» части: «Добрый рыцарь должен искупаться в горячем молока с добавлением кровь, потом прыгай три раза вокруг дуб с меч в рука. Потом добрый рыцарь
