Роберт шел рядом, наклонив непропорционально большую лохматую голову, и о чем-то спорил с тренером. Конечно, Роберт – трехкратный чемпион Европы, почет и уважение, но зачем Роберта везут в этом году – неизвестно. Ему лет сто, наверное, а за тридцать наверняка. Шурик слышал, как грузин дышит во время спарринга, даже жалость берет.
Шурик проводил их взглядом и посмотрел на четвертого члена делегации – тяжеловеса Зигмунда Калныньша, который сидел беспечно на лавочке и листал журнал. Словно его и не касается, что Вена не принимает. Воображает Зигмунд, а между прочим, тоже летит впервые. Известный пижон, проборчик по линеечке навел, физиономия как у актера Тихонова, словно на ринге его не бьют, а массаж делают. Когда он работает, девочки в зале умирают от восхищения. Ему бы, Шурику, такой талант, он бы тоже…
Он потрогал нос и брови.
Самого Шурика зачем везут? На Европе осрамишься, как домой показываться?
Сажин что-то сказал Роберту и подошел к Шурику.
– Волнуешься?
Шурик пожал плечами и покосился на самолеты.
– В первый раз за границу. Вдруг отменят?
Сажин потерся подбородком о плечо.
– Всякое бывает.
– Вы часто так шутите?
– Нет.
– Потому и не получается. Во всем нужна тренировка, Михаил Петрович.
– А ты серьезный, – Сажин откинул со лба седой чуб.
– Миша, мы полетим или нет? – спросил, подходя, Роберт Кудашвили. – Волнуешься, жеребенок? – Он хлопнул широкими ладонями Шурика по плечам, и у того заныла поясница. – Все образуется, ты будешь выступать…
– А вы волнуетесь? – перебил Роберта Шурик. – Говорят, вы прибавили семь килограмм, опять же возраст. – Он понимал, что надо замолчать, но не мог. К тому же Роберт подошел вплотную, и Шурик чуть ли не упирался носом в пуговицу на его плаще. А это было особенно унизительно. Он поднял голову, увидел топорщащиеся рыжие усы и круглые синие глаза грузина и переспросил:
– Так вы волнуетесь?
Роберт причмокнул, обнажив белые крупные зубы, и повернулся к Сажину.
– Знаешь, Миша, жеребята перед первым стартом кусаются, – он обнял Сажина и повел вдоль барьера, – как волки, кусаются. Честное слово…
– Шурик, кто твой любимый художник? – спросил Зигмунд Калныньш. Он подошел во время разговора и сейчас стоял рядом, разглядывая репродукцию в «Огоньке».
– Ты нарочно так туго подпоясываешь плащ, чтобы все видели, какие у тебя широкие плечи? – огрызнулся Шурик.
– А тебе не нравится? – Зигмунд перестал разглядывать «Огонек» и серьезно посмотрел на товарища. –