Несколько секунд длилась напряжённая тишина. Карастецкий склонил голову к левому плечу и разглядывал нас с интересом терпеливого исследователя.
Он был на удивление хорош собой, совсем не походил на шпану в отличие от своей свиты. Не знаю как это у него получалось, но даже в разгар погони он умудрился сохранить опрятный вид: выгоревшие на солнце и уже отросшие с начала каникул светлые волосы лежали один к одному, одежда поражала чистотой и даже не была помята, а под аккуратно подстриженными ногтями не виднелось грязных каёмок. Даже загар к красивому Карасёвскому лицу прилипал ровно, а не пятнами, как у его друзей и моих подруг. Этакий эталонный мальчик-пионер, будто и не человек даже, а ожившая гипсовая статуя из летнего лагеря. Только горна не хватало для полной картины. Иногда мне даже казалось что его самого тяготит такой слишком идеальный образ. Настолько, что он пытается разрушить его омерзительным поведением.
Вот и сейчас Карастецкий вытянул трубочкой свои идеальной формы губы, которым позавидовала бы любая девчонка, и с громким хлюпающим звуком харкнул в нашу сторону.
– Вы откуда вылезли, швабры?
Троица за его спиной неуверенно погыгыкала, явно не понимая, пошутил уже вожак или ещё нет.
– Это вы откуда вылезли такие смелые? – Полинка харкнула не хуже Карася, – Вчетвером на одну девчонку?
Карастецкий презрительно скривился.
– На бичовскую вшивоту что ли? Нужна она нам! Пусть кошака отдаст и бежит трусишки сушить. И вы туда же.
– Зачем вам кот? – спросила Машка, хотя все мы прекрасно знали зачем. Этим и славилась компания Карася. Они этого и не скрывали.
– Этот кот, – охотно и даже с удовольствием пояснил Карастецкий, – Осуждён за кражу цыплят из Гогиного курятника.
Чернявый полный мальчик за его спиной, очевидно упомянутый Гога, торопливо закивал. А Карась важно продолжил:
– Осуждён и приговорён к смертной казни через повешение. Ну или может через загрызание собакой, мы ещё не решили, – он помолчал, наслаждаясь произведённым эффектом, затем подытожил, – Поэтому пусть мелкая вшивота отдаст приговорённого, не то её саму вздёрнем на дереве за косы.
Остальные опять загыгыкали, посыпались предложения:
– Лучше за ноги.
– За уши…
– За язык!
– Смотри как бы тебя самого не вздёрнули за… – тут Полинка без малейшего стеснения назвала ту часть тела, за которую предполагалось вздёрнуть Карася, и гыгыканье стихло. Вместо него опять повисла тишина, наполненная угрожающим сопением.
– Ай-ай-ай, – наконец почти ласково протянул Карастецкий, качая головой, – а ещё девочка. Ну ничего, сейчас и тебя к чему-нибудь приговорим. Кошака всё равно уже потеряли, но вы тоже сойдёте.
Я быстро оглянулась. Ни Альки, ни кота нигде не было