Часть I
Невиданной породы псина, замарашка страшная, непонятно какого окраса – то ли пегого, то ли сизого, вообще кисло-пепельного – беспардонно растянулась на роскошном переливчато-бархатном пледе вечернего горизонта. Довольно-таки уродливое тулово кривыми лапками упёрлось в степную кромку за тремя смутно пышными кронами каких-то деревьев. Морда такая же, неуклюже вытянутая. Остроносая пасть приоткрыта в неполную щель, из которой полыхало слепящим жаром. Между клыками билось в начинающей агонии удушья, но ещё не потерявшее яркости закатное солнце, отчего собачья голова светилась изнутри, от неё разбегались вперемежку с оранжевыми лучами серо-лиловые тени, особенно чётко обозначившиеся от ушей, изрядно потрёпанных, местами надорванных, очевидно, в неравных схватках с такими же уродами, любителями дармовой небесной поживы.
Слева от пса пространство имело тот струящийся, лучистый шарм, который свойственен южным закатам в конце весны, начале и середине лета. Правый же сектор небосклона уже начал покрываться мглистым вретищем, усыпанным зольным пухом лезущих с востока сумерек. Там и степь уже начала меркнуть, травы потускнели, кусты обрели призрачность, торчащие местами из земли каменные бабы уже не красовались чётким скульптурным абрисом, как было днём, а расплывались чернильными кляксами на сделавшихся бордовыми разливах макового цвета и тюльпановых россыпей, которые, когда хозяйничает солнечный полдень, напоминают озёра яркой алой крови.
Необыкновенная даль, волшебное приволье! Казалось, ни одной живой души. Ветер успокоился, тишину ничего не тревожило, так как ещё не полностью освободилась из дневного заточения госпожа мгла со своими цикадами, хрущами, бабочками-бражниками, совами, ужами, волками, лисами и прочими ночными тварями. Однако свежестью пахнуло щедро, воздух начал пресыщаться хмельными ароматами чабреца, мелиссы, медуницы, полыни.
Удивительной красоты в такие мгновения Буджакская степь! Аль-гис, подложив под затылок седло, улёгся в пушистый ковыль и, очарованный, принялся наблюдать за появлением первых звёзд. Поодаль в лощинке, замаскировавшейся зарослями фиолетового шалфея, прелестного сиреневого бессмертника и густым кустарником, уплетал сочную траву ахалтекинец редкой изабелловой масти, стреноженный на ночь. Породистый жеребец не просто был красив, с горделивой выразительной внешностью, кремовой отмасткой хвоста и гривы, но уникален невероятной выносливостью и собачьей преданностью. Подарок самого Стефана Батория, великого короля польского и литовского, за дерзкие вылазки на русскую территорию, в одну из которых сводный отряд чуть не захватил царя Иоанна, которого русичи именовали никак иначе, как Грозный.
Давно было. Теперь