Олег бережно принял свёрток, поцеловал его, спрятал под кольчугу. Они в последний раз обнялись. Выбравшись наружу, услышал за спиной приглушенный щелчок. Оглянулся, успел заметить, как валун плавно съехал в прежнее положение. Через минуту почувствовал, что тепло дружеского объятия начало остывать. Князь уходил… навсегда. И опять резкое ощущение тоски стеснило грудь.
Стояла ночь. Яркая луна, наверное, пыталась его хоть немного отвлечь, металась между ветвей, забегала на полянки, зазывала, мол, догони, боярин, звёздочку самую красивую подарю, коли поймаешь. Он резво продвигался через чащу, не боясь споткнуться о поваленное дерево либо зацепиться за какой-нибудь сук. От быстрой ходьбы печаль стала рассеиваться. Поднял голову и… О, Боже! Михаэла.
Луна, вдруг увеличившись в полнеба, настолько явно обрела черты её лица, что бывалый солдат оторопел от неожиданности, даже остановился, обхватив рукой ствол кстати подвернувшегося старинного тиса. Воздух под кроной был особенный. Свежий-свежий. Сплошной озон! И вдруг, доселе молчавшие, будто кто-то им дал команду, запели ночные птицы, дрозды, зарянки, камышёвки, защёлкал коленцами соловей, даже удод, не ко времени проснувшийся, затянул какую-то любовную арию. Так славно, так разноголосо, громко. Расчувствовался, по щекам покатились невольные слёзы умиления. В груди клокотал жар, от которого гудели, неистово пульсируя, артерии. Могучим лёгким не хватало мехов, чтобы сполна насладиться свалившимся ощущением безмерного счастья. Михаэла улыбалась и что-то шептала своими лунными прекрасными губами.
«Еу юбеск ту, миу драдже!» Ну, конечно, любит меня, ждёт. Он вдруг догадался, что именно сию минуту Михаэла смотрит на эту великолепную луну и слышит, как его сердце гимн поёт их любви. Он действительно был счастлив, настолько всецело, что начал ощущать лёгкость в теле, как будто вот-вот взлетит. Прикрыл блаженно веки, стал наслаждаться мгновением, чарующим и пленяющим израненную одиночеством душу.
Вдруг посреди разноголосого птичьего хорала раздался резкий щелчок треснувшего под чьей-то тяжестью сучка. Военные инстинкты, пусть даже под чарующим фимиамом любовных грёз, находились в дежурном режиме. Ротмистр отреагировал мгновенно. Несмотря на волшебство лунного сияния и птичий концерт, он, когда бежал по лесу, автоматически фиксировал местность на предмет естественного укрытия в случае непредвиденной опасности. Лощинки, промоины, овражки, валуны, густые заросли кустарника, лохматые деревья, на которые без труда можно было бы вскарабкаться за считанные секунды и скрыться в густой листве. Вспомним, что зрение было, как у рыси, ночью видел не хуже, чем днём.
Послышались хруст пересохших веток, шуршание опавших листьев, шелест пожухлой травы. Причём звуки были скупы, как бы осторожничали из-за слишком яркой луны. Так ходит головной