– Братцы, отдыхать не придётся.
– Мы готовы, батька, – отозвался Никита, Фёдор многозначительно кивнул. – Уведём их патрули в сторону, подальше. Главное, кони отдохнули.
– В бой не вступать, – ротмистр, напутствуя, не мог избавиться от гнетущего чувства тревоги, даже мелькнула мысль отменить приказание, очень уж дороги ему были эти двое русских богатырей, получалось, отправлял их в ту неизвестность, за призрачной пеленой которой лично он усматривал серьёзную опасность, и никакой не предполагалось гарантии, что вернутся. – Кольчуги, те, златоустовские, надели?
– Ни одна стрела не пробьёт. Будь спокоен, боярин. Можешь выдвигаться на их стан. Спят, поди в шатрах, от злодейства изнемогли.
Боле ничего не говоря, вскочили в сёдла и вскоре исчезли в сгустившихся сумерках. Альгис некоторое время смотрел вслед, пытаясь унять душевный непокой. Потом велел трубить боевую тревогу. Через полчаса хоругвь в полной готовности неслась по степи навстречу первым звёздам и неизвестности. А ещё через два часа передовой разведотряд доложил о неприятеле.
Хоругвь имела в строю более трёхсот активных копий. Это больше, чем у какой-либо в польском войске. Обозная прислуга тоже могла держать оружие. Её насчитывалось под сотню. Так что не роту, то бишь хоругвь, скорее, усиленный батальон вёл с собой польский ротмистр Сабаляускас. Когда до лагеря Хабибрасула оставалось не более двух вёрст, велел пятидесяти всадникам спешиться. Задача: подобраться скрытно, снять посты охранения, раскидать защитные ограждения. Хоругви ворваться в лагерь и полностью изрубить. Хабибрасула обязательно, несмотря ни на что, взять живым.
В это время татарский патруль яростно преследовал Никиту и Фёдора, уходивших по открытой степи так, чтобы оставаться в лунном свете, на виду. Держались на расстоянии чуть большем, чем полёт стрелы. Но когда луна скрывалась, коней придерживали, чтоб не исчезать из поля зрения. В одно из таких мгновений в спину Фёдора угодило сразу две стрелы. Удары были настолько сильны, что он чуть из седла не вылетел. Стрелы застряли в кольчуге.
– Плохо дело, Никита, у них, кажись, тяжёлые арбалеты. Чувствую, шкуру мне продырявило.
– Так, уходим. Да потом вытащишь, – рявкнул Никита, когда Фёдор неуклюже попытался извлечь стрелу.
– Жжёт сильно, будто гадюка ужалила. Что далыпе-то, так и будем, как зайцы, удирать?
– Надо подумать, – он, оглянувшись, заметил вдалеке отсветы – Заполыхало, глянь-ко. Ладно, братка, разворачиваем коней.
Как раз луна обнажила прекрасное своё, тонкое в талии серповидное