– Так! Вот тебе еще один перепуганный!..
– Можешь смеяться сколько угодно, ведь тебе-то организм позволяет поплевывать на все предчувствия такого рода! А мы, южане, народ нервный, и от иных переживаний нам бывает не так легко отделаться. Взгляни на эту гигантскую мимозу, под которой мы лежим. Ты не находишь, что есть что-то общее между чувствительностью ее нежно-зеленой листвы к разным метеорологическим влияниям и моей душой, которую терзают таинственные ночные сновидения?
– Знаешь, у тебя получается какая-то смесь метафизики с ботаникой, и я ничего не понимаю.
– Сейчас объясню. Еще вчера это прекрасное дерево было величественным и пышным. Его ветви смело поднимались вверх, к небу, и нежные листья сладострастно принимали поцелуи солнца. А сегодня оно выглядит больным, ветви обвисли, листья свернулись – короче, больное дерево.
– Да ведь приближается гроза. И меня уже мучает мой застарелый ревматизм, а ведь я-то далеко не мимоза.
– Значит, ты допускаешь, что растение может заранее, за несколько дней или часов, предчувствовать приближение разных явлений природы? А человек, человеческая мысль не может, по-твоему, предчувствовать катастрофу?
– Конечно не может! Не будем смешивать причину со следствием. Мимоза съеживается оттого, что воздух насыщен электричеством. А твой разум поразило…
– Мой разум поразило то, что он видел во сне, и он чувствует – или ему кажется, что он чувствует, – приближение опасности.
– Да, но атмосферное электричество и гроза – вещи вполне реальные, а твоя опасность вымышленная.
– Этого ты не знаешь!..
– Ты просто болен, друг мой. У тебя лихорадка, вот ты и несешь какую-то околесицу.
– Да нет же! Заметь, все у нас в экспедиции пошло плохо с самого начала.
– Вот уж чего бы я не сказал! Правда, у нас были приключения, и довольно-таки сложные, но ведь мы очень хорошо выпутались из всех бед. И мы все-таки хоть и потихоньку, а приближаемся к цели нашего путешествия.
– Я не об этом говорю. Со мной однажды случилась неприятность. Я не хотел тебе даже и рассказывать, но сегодня она мне как-то очень уж отчетливо припомнилась, и все из-за этих ночных сновидений. Когда мы уходили из Нельсонс-Фонтейна, я потерял медальон с портретом Анны. Не знаю, где, в каком именно месте и в какую минуту я его потерял. Возможно, когда мы были в фургоне у того торговца. Так или иначе, но на другой день, когда я захотел взглянуть на портрет моей любимой – украдкой, поскольку любовь моя скромна, – я увидел, что цепочка оборвана, а медальона нет.
– Конечно, – мягко сказал Александр, – это большая потеря, я не буду спорить. Однако, дорогой мой Альбер, ты потерял только портрет. А ведь оригинал остался, и он возместит тебе твою потерю. Конечно, это досадно и грустно, но ведь эта беда поправима, и с ней можно примириться.
– Я