– Бедная моя матушка! – произнес он скорбно, покончив с этим. – Вот, душа твоя все же обрела покой… Но сколь горькое наследство ты мне оставила!
Мысли Филипа обратились к материнскому рассказу, и он вновь и вновь перебирал в смятенном уме жуткие картины, какие рисовало ему воображение. Юноша изо всех сил сдавил ладонями виски и постарался успокоить мятущийся разум, дабы решить, что надлежит делать. Он чувствовал, что оплакивать утрату некогда. Да, матушка обрела покой, но какова участь отца?
Филип припомнил слова матери: «Еще есть крохотная надежда». Что же, отец оставил письмо на столе. Быть может, оно до сих пор там, в запертой комнате? Наверное, его никто не трогал, матушке не хватило смелости к нему прикоснуться. В этом письме таится какая-то надежда, однако оно лежит нераспечатанным более семнадцати лет!
Филип Вандердекен твердо решил, что проникнет в злополучную комнату. Так он, по крайней мере, узнает все до конца. Идти сейчас или подождать до утра? И где взять ключ?
Взгляд юноши упал на высокий лакированный шкаф в японском стиле[6]. Мать никогда не открывала этот шкаф в его присутствии; скорее всего, ключ спрятан именно там.
Приступив к действиям, Филип взял свечу и приблизился к шкафу. Тот не был заперт, дверцы распахнулись, и юноша принялся изучать содержимое, выдвигая ящик за ящиком. Увы, сколько Филип ни искал, ключа не попадалось, все ящики были пусты.
Юноше пришло в голову, что в шкафу может быть тайник, и он потратил некоторое время на тщетные поиски. В конце концов он вытащил все ящики до единого, свалил их на пол, приподнял шкаф и потряс. Что-то приглушенно звякнуло; очевидно, это был искомый ключ. Филип возобновил поиски, но все его старания оказались безуспешными.
За окном уже рассвело, а Филип все не прекращал своих усилий. Он надумал снять заднюю стенку шкафа, спустился в кухню и вернулся, держа в руках молоток и нож. Встав на колени, он взялся было отдирать стенку, но тут на его плечо опустилась чья-то рука.
Филип вздрогнул: он настолько погрузился в работу, а мысли его были до того взбудоражены, что он не слышал звука шагов. Вскинув голову, он увидел перед собой отца Сейзена, священника их маленького прихода; тот пристально смотрел на юношу.
По всей видимости, соседи известили пастыря о прискорбном недомогании вдовы Вандердекен и он поспешил с утра навестить страждущую и предложить ей утешение.
– Что же, сын мой, – произнес священник, – разве ты не опасаешься нарушить шумом покой своей матери? И пристало ли тебе рыться в родительском добре, когда твоя матушка еще не сошла в могилу?
– Поверьте, святой отец, покой моей матушки уже не нарушить, – ответил Филип, вставая, – ибо ныне она пребывает среди блаженных. И я вовсе не роюсь в родительских закромах.