Она презирала свою мать, слишком простую и обычную, робеющую перед дочкой. И после подсмотренной сценки даже всерьёз подумывала: не попросить ли Майю и впрямь удочерить её, Любу?
…Какая она стала сухонькая, невесомая, серебряная! Они обнялись в прихожей, учительница выдала панегирик на тему Любиного таланта и «ты ничуть не изменилась». Выпили по бокалу итальянского вина – к Любиному изумлению – настоящего, без дураков. Такое только в деревне, наверно, ещё можно купить. Потом пили чай с конфетами. Майя Викторовна закинула в рот карамельку, перекатывала её, смаковала, жмурилась от наслаждения. Помнится, она и в школе редко позволяла себе сладости – диабет.
Учительница попеняла ей, что та ни разу не была на вечере встречи: «Ах, Любаша, какой бы роскошный приём мы тебе устроили!»
Премного благодарна. В первый же день приезда Любу узнали на улице, заахали, зазвали на встречу в областную филармонию. Согласилась, на свою беду. Потом пересматривала запись и ужасалась. Разве можно доверяться провинциальным постановщикам света?! Получился совершенный крокодил, объектив сфокусирован на каждой морщинке и отвисшей складочке. Какой идиот снимает крупным планом женщину после пятдесяти?!
Ах, как умеют ставить свет, выбирать ракурс на центральном телевидении – там девяностолетние мумии выходят как конфетки. Вот так: захочет оператор – будешь конфеткой, захочет – крокодилом.
И ещё мерзкие вопросики из зала, типа: действительно ли существует «право первой ночи» режиссёра на молоденьких актрис?
***
Люба посмотрела на часы.
– Майя Викторовна, вы не опоздаете? На сколько у вас билет?
Учительница засуетилась:
– Спасибо, Любаша, и впрямь бы опоздала. Ах, как я рада, что мы повидались!
После ухода учительницы Люба допила вино – его оставалось больше половины. Опьянела, и стало жалко учительницу. В такую даль ехала с больными ногами… Можно было постелить в гостиной и всю ночь говорить, говорить. Но проклятая апатия: не то что говорить – видеть никого не хочется. Хотя кое о чём рассказала бы: давно тяготила одна большая тайна.
Как она, школьница, поругалась с матерью и спряталась в лесу. Сидела в сарафане, обняв себя за голые плечи: сыро было от тумана, звенели первые комары. Уже решила выходить к людям – и услышала приближающийся свист и мужские шаги. Среди деревьев мелькала голубая рубашка.
Тракторист ступал широко, захватывая и отводя ветки, свистал, ища потеряшку. Раздался треск кустов: тракторист странно и смешно замахал руками, будто хватался за воздух – и грянулся оземь. Но почему-то плеснула вода, откуда она взялась в лесу? Люба боязливо подошла и сама чуть не угодила в невидимый в траве, вросший в землю бревенчатый сруб. Квадрат чёрный воды в нём стоял тихо, только поднимались редкие пузыри. На дне голубела рубашка.
***
Комнаты отдыха на вокзалах