– То я решу, тебя не спрошу, Чаян, – ответила твёрдо. – Ты жизни моей не хозяин. И ничьей! Уразумей уж. А по-другому не могу брата спасти. Только через него.
Чаян вздохнул резко, словно рвались с губ его слова недобрые, злые. Точно кулаком наотмашь ударил он Ледена взглядом, да тот и с места не двинулся, погружённый глубоко в себя – только повернул чуть голову, склонил, приглядываясь к брату. И казалось сейчас, что кинется на него одним прыжком, раздавит, размелет в пыль той мощью, что явственно перетекала в нём. Будто жива Елицы наполнила его такой бурей, которую не удержать.
– Мешаешь только. Сгинь, – бросил он веско. – Без тебя разберёмся.
Чаян и воздух втянул шумно, дрогнула верхняя губа его в недобром оскале, но – удивительно! – он просто развернулся и прочь вышел. Елица, удивлённая тем немало смотрела ему вслед ещё пару мгновений.
– Что делать – рассказывай, – почти шёпотом проговорил Леден прямо над плечом.
Мазнуло его дыхание по виску – а пальцы самыми кончиками коснулись платка её у затылка – и не почувствуешь, может, если ждать не будешь. А она ждала, хоть и не задумывалась о том. Ведь сейчас они словно нитями тонкими да вместе спутанными связаны до самого мига, как разорвать их придётся – и потому Ледена тянуло к ней, будто к части своего собственного тела. И хотелось – стыдно признаться даже самой себе – чтобы так всегда было.
Елица шагнула вперёд – к лавке, где лежал Радан, сглотнула слюну липкую и горькую, будто полыни пожевала.
– Я направлю тебя, а ты должен его увидеть и назад позвать. Тогда и рана начнёт затягиваться.
Она присела на корточки перед постелью княжича и рукой махнула Ледену – рядом садись. Тот повиновался, не сводя с неё взгляда заворожённого. И дышал он сейчас так жарко, полной грудью, словно надышаться не мог.
– Что творится со мной, Еля? – всё ж спросил, хоть и не хотел, верно.
– Пройдёт, – она отвернулась, чтобы не видеть его одухотворённого лица.
А то и сама ведь проникнется. Взяла прохладную ладошку Радана в свою, стиснула крепко. Хоть и жар его мучает, а тело уж пустеет, не держит тепла и жизни. Другую руку мальчика она вложила в пальцы Ледена. И вновь облепила со всех сторон словно земля, дождями пропитанная. Влажная, холодная – от неё зябло всё до костей самых. Плеснуло в лицо водой – ни холодной, ни тёплой – никакой. Лишь осталось дыхание Смородины, бегущей нынче где-то рядом, каплями тяжёлыми, дорожками тонкими, что, стекая, тревожили самые мелкие волоски на коже. И вкуса у воды этой тоже не было. Как не было вкуса у смерти. Хоть у каждого она своя.
Мелькнуло светлое пятно незапятнанной ошибками и печалями души, остановилось вдалеке, покачиваясь, словно растворяясь. То принимало оно очертания мальчишеской фигуры, то снова расплывалось – ещё немного, и поздно станет.
“Зови”, – прозвучал в голове голос, свой и чужой как будто.
Елица сжала