Чаян, казалось, был спокоен, а может, просто вял после буйно проведённой ночи: когда Леден отправился к себе в горницу, он ещё сидел за столом вместе с Знаславом и ближней дружиной своей, уничтожая очередной бочонок браги. Плечи его нынче укрывало корзно из дорогой узорной ткани, привезённой когда-то из Ромейской империи знакомым купцом. Леден надел нынче такое же, только не чермное, а синее – такое ему больше подходит. Вставали рядом с ними, как на ратном поле – плечом к плечу – ближники. Для охраны тож, если кому побуянить захочется, хоть княжичи и сами за себя постоять могли.
Но даже Чаян потерял невозмутимость, загорелся, как появилась у помоста Елица с неизменной своей наперсницей, которая, кажется, с каждым днём всё строже становилась. Словно и правда девицу оберегала. Брат ловил взгляд её, да всё безуспешно. Не смотрела на него княжна, озиралась в толпе, разглядывала лица бояр, словно уже по ним прочитать хотела, кого они князем новым назовут. И вдруг на Ледена взор подняла. Прямо, ничуть не скрываясь – и он хотел бы понять, что кроется в нём, таком внимательном, открытом – и не мог.
Как собрались наконец все, кто должен был, заговорил первым волхв из святилища Остёрского: давеча он требы принёс большие на капище Перуна, чтобы спросить его совета, кому из братьев должно стол княжеский отдать. Никого, кроме других волхвов, на обряд тот не допустили, и ждали теперь слова волховьего все, затаив дыхание. Порой его лишь хватало, чтобы решить судьбу одного из сыновей, как и случилось однажды с Знаславом и Светояром. Тогда и веча-то долго не было: узнали люди, что Перун огонь свой опустил на чашу старшего сына – так и порешили. Чего языками зря молоть?
Вышел вперёд, встал перед Леденом и Чаяном, повернувшись лицом к толпе, волхв Ёрш, не молодой, да ещё не совсем старый муж. По ним, жрецам Богов, не всегда и понять можно, сколько им лет накапало. Он качнул своим посохом с оловянными подвесками на сучковатом навершии, опираясь на него удобнее – и те тихо зазвенели, словно капель по весне.
– Справил я требу щедрую Перуну, – начал он размеренно и как будто задумчиво слишком. – Ждал, как опустит в одну из чаш огонь свой Громовержец. Жгли девять костров вокруг него, видели девять зарниц над лесом, с южной стороны. Девять кругов обошли по святилищу посолонь и девять раз обратились… И никакого ответа я не получил.
Толпа вздохнула, как одна большая грудь богатыря. Ощутимо разлилось в стороны разочарование людей, непонимание, как такое могло случиться. Ведь ни разу ещё не бывало такого, чтобы Перун не пожелал знак свой подать, выбрать того из достойных праправнуков. А тут… Как понять теперь?
Даже сам волхв, похоже, того не знал. Он стоял, вцепившись обеими руками в свой посох и молчал теперь, сказав, видно, всё. Но посадские вместе боярами таращились на него, словно ждали, что он ещё что-то поведает, развеет сомнения.
– Может, попутал ты что, Ёрш? – выкрикнул кто-то из толпы. – Может, был всё ж огонь, да ты решил, что выбор Перуна небе неугоден?
Волхв