В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора. Анна Уайтлок

«едкое замечание».[307] Хотя графиня в конце правления Елизаветы станет близкой наперсницей королевы, в первые годы королевская кровь графа, несомненно, порождала «ревнивое зазнайство» в нем и его жене. Хотя леди Мэри Сидни доказала свою верность, ухаживая за Елизаветой, пока та болела оспой, ее сестре, графине, удалось вызвать недовольство королевы. Елизавете показалось, что у графа Хантингдона и его жены имеются некие претензии на престол. Елизавета публично высмеивала графиню при дворе и не спешила назначать графа на сколько-нибудь важную должность. Их отношения не улучшались вплоть до начала 70-х гг. XVI в., когда Елизавета все же оценила непоколебимую преданность Хантингдонов.

      В одной из многих написанных Елизаветой молитв она упоминает время своей болезни и страха: «Желая предупредить меня или справедливо наказывая, Ты в милости Своей поразил меня опаснейшим недугом, едва не стоившим мне жизни. И душу мою Ты поразил многими муками; и помимо меня испытал Ты всех англичан, чьи мир и покой зависят от моего здоровья как Твоей служанки, которая ближе всех к Тебе, не придавая значения грозившей мне опасности, Ты оставил подданных моих в изумлении».[308]

      Считалось, что жизнь Елизавете спасли Божественное вмешательство и ее характер. По случаю выздоровления королевы отчеканили памятные золотые медали. На аверсе лицо королевы изображено без каких-либо следов болезни; на реверсе – бросающая змею в огонь. Это отсылка к библейскому святому Павлу, укушенному змеей, после чего он также остался невредим (Деян., 28: 1–6): «Если Бог с нами, кто может быть против нас».[309]

      Выздоровление королевы от оспы было воспринято как знак Божьей милости, как и ее якобы не обезображенное оспой лицо. Но похоже, что невредимое лицо Елизаветы было необходимым вымыслом. 27 октября де Квадра написал герцогине Пармской, что «королева встала из постели и лечит только отметины на лице, дабы избежать обезображивания», а в письме к Филиппу II в феврале следующего года он упомянул о том, как Елизавета уверяла своих советников, что у нее нет морщин, зато есть следы от оспы.[310] Однако в последующие годы был принят официальный рассказ о безупречной красоте Елизаветы и ее несравненном цвете лица; ее белую кожу воспевали в стихах, пьесах и изображали на всех парадных портретах. Елизавета понимала, насколько красота увеличивает ее власть. Королева должна была оставаться красивой и моложавой, невзирая на шрамы от оспы и влияние времени. Легенда ограждала королеву и от обвинений в прелюбодеянии, ведь следы от оспы часто путали со следами от сифилиса, в котором видели результат половой распущенности.

      Возможно, именно из-за нежелания признать, что и ее лицо отмечено шрамами, Елизавета испытывала неприязнь к тем, чьи лица были обезображены оспой. Вместо того чтобы выказать сочувствие Мэри Сидни, которая ухаживала за ней, пока она болела, и в результате заразилась сама, Елизавета относилась к леди Сидни с презрением. Позже королева не скрывала своего отвращения