– Я уж и так в беседу не хожу, – тихо проворчала Елица, раскладывая по мискам кашу. – Знаю, что он там сидеть будет. Смотреть. И девки меня здешние скоро дубинками где вечером встретят. В их-то глазах я точно собака на сене.
– Побоятся, – Сновида достала из неглубокого прохладного подпола крынку молока. – Ты ж будущая жрица Макоши. Волхва.
– Да где ж мне. Как срок вдовства пройдёт, батюшка меня сызнова замуж выдаст, – Елица бездумно протёрла краем рушника и без того чистые кружки.
– Значит, верховной жрицей будешь там, куда за мужем ехать доведётся, – сурово одёрнула её старуха. – Борила не просто так тебя ко мне отправил. Он лучшего тебе желает.
Елица только головой покачала. Думается, отец просто не хотел, чтобы в бытность вдовицей она слишком часто виделась с мачехой – княгиней Зимавой. Не очень-то они друг друга любили, хоть и делить им было особо нечего. Просто нравами не сошлись.
Вечером погода выдалась наконец поистине весенней. Солнце совсем разгулялось. С крыш закапало весело, раскис от влаги снег вокруг дома и сараев. То и дело пробегая по двору, Елица поднимала лицо к ясному небу и улыбалась невесть чему, а после и вовсе собралась в беседу. Хватит затворничать да от Денко бегать: она ему всё объяснила, а там уж пусть на себя пеняет. Жуть как хотелось уже с другими девицами поболтать-посмеяться, узнать последние вести, что в княжестве ходят. Сновида тому не особо обрадовалась, но не запрещать же теперь: Елица давно уж не дитё неразумное, за которым пригляд нужен.
Как темнеть начало, она взяла с собой урок на весь вечер: лишь бы Денко не начал веретено отбирать или кудель. А то с него станется, чтобы о себе забыть не дать да лишний раз всем вокруг показать, что Елица-Нежана ему лишь принадлежит, хоть ничего она ему ни разу не обещала.
Ещё издалека, пройдя по улице, что начала в сумерках, без тепла Дажьбожьего ока, подмерзать, она услыхала отдаленные голоса девушек. Те торопились в тёплую избу, что раньше была общинной, а теперь предназначалась больше для женских посиделок да для гостей. Шли, переговариваясь, взвизгивая и хохоча, когда кто-то оскальзывался на коварном насте. Они предвкушали уже, как позже нагрянут и парни, вспугнув всех гоготом и шутками, что всегда сыпятся из них при виде молодых невест, точно из дырявого мешка – просо.
Погавкивали собаки во дворах, не зло, а больше для порядка: чтобы молодухи не слишком шумели, не тревожили уставших за день соседей и родичей. Выплыл на небо рогатый месяц, узкой полоской рассекая жемчужную россыпь звёзд. Шептал лес за рядами изб и у края старого пала[4]. Но казалось, Елица слышала даже этот тихий разговор высоких сосен,