– Мне мобилизация в силу возраста не грозит, – сказал Водянский. – А на амнистию я бы не советовал рассчитывать. Скорее нашу контору переориентируют для военных нужд. Поручат разрабатывать прицелы либо шифровальные машинки. А если посчитают, что специалисты, что здесь собраны, не годятся для таких работ, этапируют всех в лагеря. И это будет еще не худший вариант, должен вам заметить.
– Что же тогда вы считаете худшим, Федор Сергеевич? – удивился Мальцев.
Он не собирался дожидаться ни лучшего варианта, ни худшего. Но интересно было, что думает на этот счет Водянский. Тот был умен и отличался проницательностью. Нередко его предсказания сбывались. Например, нападение Германии на Польшу он предсказал еще в марте 1939-го, лишь немного ошибся в дате, назвал август вместо сентября.
– Худшим для нас вариантом, Глеб Васильевич, станет расстрел.
– С чего бы нас расстреливать? Все-таки не восемнадцатый год на дворе, и не тридцать седьмой. Или вы опасаетесь, что случится народный бунт, как некогда в Париже в годы их революции? Думаете, взбунтовавшаяся чернь тоже начнет захватывать тюрьмы и самочинно казнить «врагов народа»?
– Нет, народного бунта я не опасаюсь. И не надеюсь на него. Гайки затянуты слишком туго, чтобы недовольные смогли собраться в достаточном числе и хотя бы минимально организоваться. Проблема в другом – Минск слишком близок к западной границе. Польская и французская кампании вермахта хорошо показали, принципы какой войны исповедуют германские генералы. Стоит ждать таранных ударов с выходом в глубокий тыл противника. Если немецкие танки неожиданно выйдут к Минску, начнется паника, ни о какой плановой эвакуации не будет речи. И что бы вы сделали с заключенными, Глеб Васильевич, когда Hannibal ad portas? Стали бы занимать ими место в последнем уходящем на восток эшелоне в ущерб, например, ценному оборудованию или важным для страны людям? Или, может быть, оставили бы их в камерах дожидаться прихода немцев?
– Не оставил бы… Но в вашей логической конструкции есть существенный изъян – она полностью умозрительная. Ганнибал покамест не у ворот, а немцы не в предместьях Минска. И далеко не факт, что они здесь окажутся.
– Поживем, увидим, – не стал спорить Водянский. – Я, пожалуй, вздремну с вашего позволения.
В ЦКБ в воскресные дни работали лишь до обеда, но все же вздремнуть Водянскому не позволили. Не Мальцев, разумеется. Со стороны двери послышался металлический скрежещущий звук. Почти без паузы еще один. И третий, затем все стихло.
Мальцев очутился у двери, толкнул. Так и есть, заперли. На три оборота ключа.
– Без объявления