Елена ждала возле гардероба, и я заметил, как вспыхнули радостью её глаза. Однако, она осталась верна себе – кисть чуть дёрнулась вверх, в извечном жесте: палец, приложенный к губам, тише! Я сбавил шаг и подошёл, стараясь встать так, чтобы между мной и стеклянной дверью в зал, оказалась кадка, в которой, в компании двух-трёх десятков вдавленных в пересохший грунт окурков засыхал развесистый фикус. Она чуть повернула голову и беззвучно, одними губами, произнесла: «через полчаса, напротив горсовета». Я кивнул – до назначенного места скорым шагом было не больше пяти минут, и я ещё успею допить кофе и придумать подходящее объяснение предстоящей отлучке.
Зимний день спешил к ранним сумеркам, и я ожидал, что Елена, как и при прошлой нашей встрече в Харькове, предложит сначала посидеть в ресторане, и только потом отправиться в гостиницу. И ошибся – она подсунула руку в перчатке мне под локоть и со словами «пойдём, у меня тут, в городе уютная квартирка…», увлекла меня к стоянке таксомоторов. Дорога заняла не больше четверти часа, и за это время моя спутница успела рассказать, что с тех самых пор, как оставила работу в коммуне (как я понял, по распоряжению Гоппиуса), она преподавала в одном из харьковских ВУЗов. В каком именно – не уточнила, но ВУЗ этот был, надо думать, не из последних, поскольку выделил сотруднице вполне приличную двухкомнатную квартиру – служебную, разумеется, но и это довольно странно на фоне «квартирного вопроса», свирепствующего в столице Советской Украины. Располагалась квартира неподалёку от общежития авиазавода, где я не раз ночевал во время поездок в аэроклуб. Район, прямо скажем, не самый фешенебельный – обыкновенная рабочая окраина, куда таксист согласился везти, только когда я посулил ему рубль сверху счётчика. Сам дом тоже мало напоминал хоромы: двухэтажный, неказистый, обшарпанный, стены цокольного этажа сложены из кирпича, второго – из потемневших от времени брёвен. Елена обитала на втором, куда вела узкая, отчаянно скрипящая лестница. Лампочка над ней отсутствовала, как явление, и я чуть не расквасил нос, поскользнувшись на какой- то дряни, когда поднимался вслед за ней.
…дверь скрипнула, захлопываясь от сквозняка. Я зашарил по стене в поисках выключателя, но узкая ладонь перехватила мою руку, обжигающие губы впились в рот. Пальто, коммунарская шинель, жакет, юбка, юнгштурмовка – брошенная одежда отмечала наш путь к постели. Избавляя её от легчайшей шёлковой нежно-зелёной рубашки (в более поздние времена такие будут называть комбинациями) я обнаружил, что Елена, оказывается, не забыла о моих пристрастиях, и не стала расстёгивать пояс, поддерживающий чёрные, со швами позади, чулки. А уж когда она успела сменить зимние ботиночки на меху на чёрные туфли на вызывающе высоком каблучке – сие есть тайна, доступная только женщине. А ещё – Елена, похоже, взяла в привычку производить некую косметическую операцию с лобком, в результате которой от курчавой каштановой поросли осталась только сужающаяся книзу дорожка. Туда и скользнули