Город за рекой. Герман Казак

потому что величественная постройка была расположена на несколько метров ниже своего окружения. Казалось, она мало-помалу утонула в земле, однако на самом деле в ходе времен просто возвысились окрестности. Роберт занимался археологией и потому знал, что руины городов, храмов и дворцов древности почти всегда приходится выкапывать из-под земли, поскольку наносы песка, каменной пыли, строительного мусора постепенно поднимают уровень почвы. В иных местах обнаруживали даже по нескольку культурных слоев, зачастую прекрасно сохранившихся. Сходным образом он объяснил себе и заглубленность собора, для которого изначально наверняка выбрали самое выигрышное место. Теперь впечатление мощи, какое он некогда производил, изрядно ослабело.

      Фасадная стена, сложенная из продолговатых, тщательно подогнанных одна к другой серых глыб, во многих местах была почти чернильного цвета. Над богато изукрашенным символами порталом тянулся фриз – гирлянды крупнолистных растений, а там, где гирлянды соединялись, из гущи листьев выглядывали изъеденные ветрами резные головы, человечьи и звериные. Ажурная розетка над фризом изнутри была замурована. Потомки удалили или прикрыли и многие другие архитектурные детали фасада, так что в целом он как бы ослеп. Ниши по сторонам портала пустовали, мраморных статуй в них не было. Над входом, в арочном своде, расположенном примерно на уровне Фонтанной площади, сверкал высеченный из зеленого камня глаз огромного лика. Может быть, взглядом Горгоны стремился изгнать злого пришельца или со сведущей строгостью небесного отца призвать желанного гостя? Волосы каменной головы, казалось, то извиваются змеями, то сворачиваются в локоны, из которых, будто из лепестков лотоса, во множестве поднимаются мелкие фигурки. Блаженные праведники, в безмолвии застывшие на корточках, точно ученики Будды, парящие на крыльях, точно эльфы, в бесстрастном ангельском просветлении. Но никакая благодать не смягчала жестокости распахнутого каменного ока.

      Спускаясь вниз, Роберт задерживался на каждой ступени, чтобы в полной мере прочувствовать, как от перемены позиции у созерцателя меняется впечатление. И шаг за шагом ему открылось, что этот рельеф наверняка нечто большее, нежели просто искусное украшение портала.

      По причине исполинских размеров лика целиком был виден всегда только один глаз. Этот глаз выпирал из стены, отчего, естественно, казался несколько выпученным – наверно, с самого начала. Незрячий, он не смотрел ни вовне, ни внутрь. На следующей ступени щелки век как бы сужались по краям, словно вид окрестного разрушения оставил там свой след. Тень печали была заметна и с более глубокой ступени, но глаз оставался слишком голым, слишком бесслезным, чтобы о чем-то поведать. Доверия он не внушал, но любого всезнайку обезоруживал. И оставался тусклым, пустым. Глядя вверх, Роберт тихонько спустился еще глубже. Теперь в безжизненном гигантском оке, перед которым все мельчало и только набирало равнодушия, сквозила даже доброта, и шла эта доброта от смирения – око мирилось