В санприемнике меня раздели, заставили помыться в душе без перегородок и дверей, выдали стиранную-перестиранную синюю робу, в которой до меня – жутко представить – побывал не один псих.
…Я размахнулся, зажмурил глаза… И не смог. Рука сама остановилась в сантиметре от кожи. В организме, видимо, стоит какая-то базовая защита от самого себя.
Я заорал так громко, как только мог. Пусть соседи вызовут полицию, они приедут и пристрелят меня, как бешеную собаку. Я бросил осколок упал на пол и зарыдал. Зарыдал так, как не плакал последние лет десять. Мелкие осколки впились мне в голое плечо, в поясницу. Я наслаждался этой болью, она была приятнее, чем душевная, и жалел, что не могу умереть прямо здесь и сейчас.
Не знаю, сколько прошло времени. Кажется, я отрубился. Когда пришел в себя, за окном уже светало. Я встал, пошатнувшись на затекших ногах, невольно подумал, что надо подмести осколки, потом махнул рукой и прошел в комнату. Фарфоровая крошка впивалась в ступни, но я стиснул зубы и терпел. Интересно, будут ли патологоанатомы выковыривать из меня эти осколки?
Непрошено пришла картина, где я в гробу – это меня не пугало. Но вот за гробом стоят мама и сестра… Сердце болезненно сжалось, что не имело отношения ко вчерашним событиям. А чуть поодаль стоит Она, стоит и плачет. Нет, рыдает, пытается прорваться, чтобы в последний раз поцеловать меня, но Ее держат двое мужчин в черном. Кто они? Может, и правда стоит прежде договориться с парочкой таких ребят? Я ухмыльнулся и удивился тому, что еще на это способен.
Вот и наша спальня. Кровать смята. На полу одежда. Их одежда. И кровь. Его кровь. Удар вышел у меня чуть смазан: руки дрожали, голова не соображала. Если б я занес руку чуть ниже, то мог бы вогнать носовую кость ему прямо в мозг.
Я провел рукой по стене, по тумбочке. Просто так, без особой цели. Движения выходили какими-то медленными, слишком плавными. Вязкими – вот точное слово. Я не слышал окружающих звуков, казалось, что за окном никого больше не существует. Только я и моя боль, как кислота, разъедающая не только сердце, но и мозг, и желудок, и легкие… Дышать было трудно. Я открыл ящик Ее прикроватной тумбы. И тут заметил такое, что заставило мой мозг хоть немного заработать. В верхнем ящике Она хранила снотворное, пила по одной таблетке, если не могла уснуть. Забавно, что именно Ее таблетки помогут мне уснуть навсегда. Пусть осознание этого ляжет на Ее совесть. Я подкинул пачку в руке, будто нашел какой-то клад. Хотя для меня это и было кладом. В случае с отравлением организм можно обмануть, скажу ему, что ем аскорбинки.
Я содрал простыню: не ложиться же на их… фу! Даже думать об этом противно! Лег прямо на матрас. Вытряхнул на ладонь два блистера мелких беленьких таблеток и… Вспомнил, что не налил воды. Снова идти на кухню по фарфоровой крошке, терпя боль в ступнях, как сумасшедший йог, не хотелось. На тумбочке стояла полупустая чашка с холодным чаем. Отбросив мысли, что из нее мог пить он, я сунул всю горсть таблеток в рот и запил несладким чаем.
Отбросил