– Товарища командира! К истреблению врагов народа… – гаркнул было он во всю мощь глотки, но Байбал прижал указательный палец к губам и, сердито зыркнув на него, прошипел:
– Тсс! Все же спят. Опять орёшь… Охламон!
Бёккя затих с приставленной к виску ладонью и испуганно поглядел по сторонам.
Зайдя в комнату, Байбал вынес двустволку 16-го калибра и патронташ, наполненный патронами до отказа. Хлебнув из чашки холодного чаю, скомандовал:
– Пошли!
Первым убили Нялбика. Бедолага Нялбик, переночевав на чьём-то крыльце, деловито бежал по пустынной утренней улице, быстро перебирая короткими мохнатыми лапками, легко перепрыгивая через небольшие лужицы.
– Нялбик! Нялбик! Поди сюда! – позвал его Бёккя.
Пёс живо оглянулся, замер, затем посеменил к машине, откуда его окликнули.
– Нялбик! Нялбик! Нялбик!
Подбегая к людям, приветливо позвавшим его, Нялбик, счастливый человеческим вниманием, виляя задом, со всей мочи замолотил хвостом.
– Нялбик! Нялбик!..
Байбал в это время, прицеливаясь, пошёл навстречу. Грохнул выстрел. От чудовищного удара Нялбика швырнуло далеко в сторону. Он даже не пискнул. Подойдя поближе, парни увидели, что голова собачонки превратилась в кровавое месиво. Вид глаз, выскочивших из орбит и повисших на тонких ниточках нервов, был неописуем.
Взяв собаку за лапы с двух сторон, ребята закинули в кузов грузовика.
– Пала первая жертва революции, – проговорил Бёккя, забираясь в кабину. – Давай, поехали дальше.
Но Байбал не спешил. Он достал из кармана папиросу и пытался её прикурить. Но каждый раз, когда чиркал спичкой по коробку, та почему-то ломалась. Отбросив её, он шуршал коробком, пытаясь грубыми пальцами подцепить другую палочку. Наконец он всё же прикурил и выдохнул изо рта сизый дым.
Несчастный Нялбик! Он был само добродушие. Поэтому все в деревне охотно потчевали его: кто обглоданной костью, кто прокисшим супом. Так что он, как нищий былых времён, кочевал из двора во двор, ночуя там, где кормили.
В благодарность за еду пёс приволакивал одинокий старый сапог или найденный на помойке коровий хвост, отчего не раз схлопотал ругань хозяев. Особенно любили его малыши: когда мальчишки пяти-шести лет теребили его шерсть или пытались сесть на него верхом, он безропотно замирал, прижав уши и зажмурив глаза.
В ограду Титовых, что была изнутри обложена ровной, без единой щели поленницей колотых дров, они вошли, отворив решётчатую калитку, укреплённую стальной пружиной. Глава семейства в майке, туго натянутой на крепкий торс, чинил сети. Тоненькая молодая девушка в светлом платье, стоя перед террасой, покрытой свежей голубой краской, занималась стиркой, взбивая в тазу клубы мыльной пены и поправляя мокрым запястьем растрёпанные волосы.
– Ого, Байбал собственной персоной! – воскликнул Уйбан Титов, удивлённый вооружёнными гостями. – С кем это вы с утра пораньше воевать собрались?
Услыхав