– Ну, твари. – Мужик рыкнул, словно загнанный зверь, но ждать ментов не стал, а, схватив пиджак и кепку, вылетел на площадку, едва не прибив по дороге бабу Маню. – Ну, суки, вы у меня еще попляшете!
– Иди-иди, ирод!!! – ничуть не испугалась угроз боевая бабка. – Взял моду чуть что, так в морду! Вон мальца чуть не пришиб!
Каленый плюнул на пол и ушел, а я попытался выпрямиться и чуть не загнулся от боли. Болело все: и голова, по которой пару раз здорово попало, и отбитые внутренности, и руки, которыми я прикрывался. Двигаться было почти невозможно, но я, сцепив зубы, чтобы не орать, все равно поднялся на ноги, чтобы не пугать мать, хлопочущую вокруг меня. Ей тоже изрядно досталось, под глазами расплывались синяки, но она словно не замечала этого, причитая и пытаясь мне помочь.
– Я в порядке, мам, – слова вылетали с трудом, но я сделал вид, что все нормально. – Серьезно. Там это, в коридоре сумки с едой. Прибери, а то пельмени слипнутся.
– Да какие пельмени! – мама всплеснула руками. – Тебе в больницу надо!
– Никуда я не поеду. – Мне было хреново, но я не собирался тратить время на больницы. – Отлежусь немного, завтра буду как новый. Мне и больше доставалось.
– Семка крепкий парень, – заглянула в комнату баба Маня, до этого деловито шуршащая на кухне. – Я сумки-то прибрала. А ты, Валька, на-ка к глазу приложи. А то завтра и не откроешь его, поди. Сколько я тебе говорила, гнать надо этого уголовника. Сегодня чуть не прибил, а завтра зарежет. На кой тебе такой мужик нужен, не пойму. Справная же баба, а с таким дерьмом связалась.
– Да я… – начала было оправдываться мама, но лишь тяжело вздохнула.
Я ее понимал. Мама была сиротой, родителей своих никогда не знала, те отказались от ребенка. Может, поэтому, когда сама забеременела, оставила меня, несмотря на то, что папаня мой, биологический то есть, пропал без вести. Мама говорила, что на войне, но я ей особо не верил. Мне ли не знать, как мужики пропадают, недаром пословицу придумали «наше дело не рожать, сунул, вынул и бежать». Насмотрелся по жизни на таких беглецов. Поднимать меня одной ей было очень тяжело, да и молодая она тогда была, только-только восемнадцать стукнуло. А тут Каленый. При деньгах, да сорил ими, не считая. Он много раз мне рассказывал, сколько тогда на мать и на меня потратил. Чтобы я, значит, проникся. Это потом она узнала, что он уголовник-рецидивист, но как-то привыкла, что ли, уже к тому времени.
Это потом я уже понял, что выносил из дома ублюдок гораздо больше, чем давал. Но оно и понятно, для него это был не дом, а место, где можно было пожрать, побухать, помять бабу и пересидеть какое-то время. Таких у Каленого было штук пять по всей стране. И ни одной женщине счастья он не принес, так что никаких моральных терзаний на его счет у меня не было. Скорее наоборот, я собирался избавить мир от гнусной твари, без которой всем станет только лучше.
Мама помогла мне добраться до кровати, и, приняв пару таблеток диклофенака, я уснул, так и не дождавшись пельменей. Правда,