Дойдя до места, юноша стал горстями, непривычно небрежными для себя движениями срывать траву то с корешками, то без них и поспешно, словно затаившийся в доме воришка, класть добычу в широкие карманы льняных штанов. Закончив с собирательством, Бран перевел взгляд на более неестественную, неправдоподобно жестокую сцену. Завороженный весьма омерзительным для обычного человека зрелищем разорванного, вывернутого наизнанку жирного вепря, он смотрел на куски мертвой плоти, разбросанные по сырой глинистой почве, темно-багровые капли, что, подобно яхонтовым рубинам, дрожали на снежно-белых соцветиях истоптанного копытами дудника и на раскрытую клыкастую пасть, застывшую в последнем предсмертном крике. Он и не заметил, как несколько долгих минут таращился на удивительно чудесную, по-особенному очаровательную, по его мнению, картину. И лишь когда пьянящая услада разлилась по его обессиленному телу, наливая его обделенные крепкими жилами мышцы и вновь наполняя его животной силой, мальчик внезапно осознал, что это ненормально, неправильно так искушаться подобным кошмаром, но никак не мог остановить свое тело, трепетавшее от абсурдного желания. В навязчивом исступлении Бран стал тянуть свои тонкие руки к холодным, скользким органам обескровленного животного и, лишь дотронувшись до них, был в полной мере удовлетворен собой. Чувство, захватившее его затуманенное сознание, было таким же неотступным, как в тот момент, когда он стоял неподвижно, завороженный изуродованным телом злой ведьмы. Дух свежей плоти проникал в его ноздри, щекотал обоняние, словно бодрящие родниковые воды, стекающие тонкими струйками со скалистых гор, и он был в полной мере одурманен им.
– Бран, прошу тебя, прекрати собирать эту чертову траву! Нам нужно бежать обратно на поляну к ребятам. Мне страшно, – умоляюще воскликнула Ниса, пытаясь говорить в такт промозглому ветру, чтобы тот смог с легкостью унести ее тонкий голосок и, подобно праху, развеять его по запретному лесу.
Бран, не обращая внимания на ее стоны и вящие мольбы, засунул свою испачканную вязкой лесной грязью руку между пропитанными зловонным секретом внутренностями вепря, в исступлении пытаясь найти истерзанную сердечную мышцу. Он не знал, зачем ему это нужно, но дурман, царивший в его душе, словно старинный друг направлял его, увещевал и подсказывал, что это верный шаг, что ему это действительно необходимо. И вот оно, красное кровавое сердце, еще недавно бившееся и гонявшее жизнь по ныне бездыханному телу! Еще не успевшее остыть, приятное, гладкое, с исходящими от него жирными трубовидными сосудами. Он стал с силой сжимать его, словно стараясь вновь оживить растерзанного в клочья кабана.
– Бран, что ты делаешь? – с нешуточным испугом спросила Ниса, глядя на загипнотизированного, неподвижно сидящего у трупа животного товарища. – Если ты сейчас же не вернешься, клянусь, я закричу