Прощай, Лосик!
Рассказ времён пандемии
На Пасху святили куличи и яйца на улице. Неподалёку вертелся попрошайка, привычный глазу, как прихрамовые фонари, чьё существование помнишь, но описать при случае не сумеешь. Лена вообще не любила попрошаек: с одной стороны, думала, что надо быть доброй и давать копеечку, но с другой – знала людей, которым копеечка нужнее. И, решая эту моральную дилемму, она не смотрела нищим в лица, а быстренько прошмыгивала мимо в надежде, что они на неё тоже не станут смотреть. Такая детская вера: закрыл глаза – и сам не видишь, и тебя не видно. Так и было, не смотрели, а на Пасху один попрошайка встал прямо возле лестницы, по которой спускались прихожане, и просил денежку. Лена быстро-быстро уходила в сторону калитки, а в спину ей неслось:
– Или булочку! Или яйцо!
И хотя пропитое лицо откровенно намекало на цель сбора средств, самой себе Лена казалась неприятной и жадной.
С самоизоляцией в городе всё было странно: вроде продлили, а захочешь найти информацию – и нет её. Ни в каком интернете не найти. В ближайшем парке двадцатого числа громко оповещали о режиме самоизоляции до девятнадцатого. Но посещать церкви не запретили, и на том спасибо. Правда, ходили слухи, что в храм на Пасху никого не пустят, и архиепископ призывал воздержаться от посещения ночной службы, но обошлось: и службу отстояли, и крестным ходом прошли, и «Христос Воскресе» покричали. Хоть и на разграфлённом полу, отмечающем социальную дистанцию, хоть и в масках, но в полной мере ощутили радость Воскресения.
Во вторник, двадцать первого числа, Лена поехала в собор на вечернюю службу. Шла Светлая седмица, и хотелось вобрать в себя как можно больше благодати. Ещё до одури пугала самоизоляция и хотелось сбежать из дома хотя бы в храм. Пользоваться автобусами Лена опасалась и, как только сошёл снег, пересела на велосипед, который два года назад приобрела с рук. За это время Лена успела переставить тормозные колодки, сменить камеры, выровнять руль и наречь велосипед Лосиком. В целом они с Лосиком подружились, зимы он коротал на балконе, а летом вместе с хозяйкой ездил в лес, на речку и просто катался по городу. Теперь вот – на службы.
Лена крутила педали и думала, что ездить в юбке на велике – то ещё удовольствие: подол задирается, норовит залезть то в цепь, то в тормоза, мнётся, пачкается… В целом, конечно, ерунда, но неприятно. В джинсах куда удобнее, но не поедешь ведь в храм в джинсах. Конечно, можно накрутить на себя юбку, их достаточно висит на крючках при входе, но осуждающие взоры бабулек, их вздохи и наставительные беседы были невыносимы.
На скамейке возле самого входа в храм, где Лена всегда оставляла Лосика, сидели попрошайки и ели ослепительно-белое на фоне их коричневых лиц мороженое. Они посмотрели на Лену тяжёлыми взглядами, и та не рискнула пристёгивать железного коня в привычном месте – вдруг поцарапают или, чего доброго, заразят вошью – и отправилась с велосипедом к следующей скамейке, не такой удобной.
Ровно в половине пятого Лена вошла в храм. Вышла в семь и, крестясь на лик Спасителя над входом, успела подумать: «Весело