– Быль молодцу не укор, а тебя я не отдам никому, не продам за все сокровища земные. Мне за тебя заплатить мало станет жизни человеческой. Лебедь белая! Краса не-наглядная, солнышко моё! Мне нужна только ты, девочка моя, ради тебя я готов на что угодно! – улыбнулся он. – Давай, я помогу тебе раздеться.
– Нет уж… лучше не надо…, я сама…
Анна опустила голову. Она была молода и не знала, что тот огонь, который она вдруг с некоторых пор стала ощущать при виде князя, огонь любви и страсти, той страсти, которой предаваться с мужем не грех не только ради того, чтобы одарить его наследником, но и ради счастья быть с любимым. Она взяла его руку и положила себе на грудь, скрытую лишь тончайшим бархатом и прикрыла глаза. Владимир, почувствовав под своей ладонью упругую девичью грудь, почувствовал, как сильно бьётся её сердечко, обнял свободной рукой, нежную и стройную, тянущуюся к нему, как полевой цветок к солнцу и стал целовать, слегка прикасаясь к приоткрытым губам. Она, вцепившись в кафтан, притянула его к себе, и тогда Владимир стал целовать её так, словно завтра должен наступить конец света и надо всё успеть, потом отодвинулся, сдёрнул с неё рубашку, она быстро прикрыла руками груди. Он убрал её руки.
– Аннушка, не надо прятать от меня свою красоту, я же твой муж.
Она схватила покрывало, и прикрылась им.
– Я пока так, я потом…, потом, когда привыкну.
Князь смотрел на свою молодую супругу и будто кто-то перекрыл кислород. Это был тот случай, когда от женской красоты перехватывает дыхание и земля уходит из-под ног. Он быстро скинул с себя одежду, подхватил Анну на руки, положил на ложе, лёг рядом и крепко прижал её к себе. Они слились так неожиданно и естественно, что в первый миг даже этого не поняли, дыхание смешивалось, превращаясь в сладострастный стон…
Потом Владимир лежал, положив её голову себе на пле-чо и подумал: «Если бы я её не увидел, она стала бы женой другого мужчины. По утрам рядом с ней просыпался бы не я. Её сонную целовали бы не мои губы. Она такая красивая по утрам. И по ночам дарила бы наслаждение не мне. И не только по ночам. Ох ты! Чудны дела твои, Господи! – Он, вздохнув, положил свою большую ладонь на её голову и прижал к себе. – Моя…».
Владимир встал чуть свет, умылся, оделся и пошёл в свою молельню. Пламя свечей дрожало, расплавленный воск прозрачными капельками скатывался на серебряные подставы. В молельной было жарко и душно, пахло лада-ном. Князь молился истово, самозабвенно. Слова молитвы сами срывались с губ и падали в тишину клети. Закончив молитву, он последний раз взглянул на Спасителя, трое-кратно перекрестился, повернулся, толкнул небольшую, украшенную орнаментом дверь и вышел из клети. Во время молитвы никто не смел его беспокоить. В большие православные праздники они вместе с Анной ходили в церковь и стояли заутреню, а в простые дни он возносил молитвы к Богу в своей молельне, где стояли иконы и го-рели свечи. После завтрака он потребовал к себе течца. Переступив порог, мужалый отрок остановился, оглядел пустую людскую палату, увидев князя, вмиг сорвал