Сказанное основано на нескольких допущениях. Во-первых, автор знает о философии что-то, чего не знает другой человек. Во-вторых, «существенное» в философии (не важно, как его понимать, как информацию/знание, как деятельность или что-то еще) обладает свойством транслируемости, о нем можно кому-то сообщить «без нанесения урона» его существу, то есть участники коммуникации обладают способностью «оперировать» «представлением о философии» по своему усмотрению (запомнить, пересказать, игнорировать, передать другому и пр.). В-третьих, между автором и читателем существует нечто вроде «предустановленной гармонии»: если что-то понимает один, есть вероятность, это же поймет и другой. По большому счету, ничего не требуется для успешной философской коммуникации, кроме дидактически выверенной подачи материала.
Не отрицая значимости подобного подхода, предположим иное. «Существенное» в философии не обладает свойством сообщаемости. Философия имеет дело с тем, что нельзя запомнить. Выучивается определение. Философствование опирается на выученное, но не держится за него. В настоящий момент мы где-то находимся, на что-то опираемся. Сейчас и приходится философствовать, разбирая определения в стремлении что-то увидеть. Оперировать усвоенным по усмотрению тоже не совсем получается. Можно сдать экзамен по теме «Проблема сознания в современной континентальной философии», написать статью или книгу, даже прослыть видным специалистом в своей области. Является ли это достаточным условием усвоения философии? Наверное, для кого-то. Тогда согласимся, мы усвоили философию, когда сдали экзамен по ней, успешно защитили диссертацию или издали книгу, которая хорошо разошлась. Философия Гуссерля и Хайдеггера заключена не только в их текстах. Неужели их философия сводится к тому, что они смогли сказать о сознании и бытии? Почему Гуссерль и Хайдеггер, другие философы, их немало, снова и снова начинали, стремясь разместить себя там, где еще все возможно, где нужное слово еще не найдено, где мысль еще не встретилась с тем, о чем она? Язык, возможно, дом бытия, но всегда ли хозяин дома? Не отлучился ли он на время как раз тогда, когда пришли мы, вознамерившись поведать о бытии? Автор книги по философии или преподаватель не являются носителями чего-то важного, что они знают заранее, располагая возможностью убедительно рассказать о нем как об уже известном. Чем же автор и преподаватель отличаются от читателей и слушателей? Только опытом. Первые, в отличие от вторых, быть может, чаще оказывались в положении начинающих философствовать. Этим опытом «начинания» они и могут поделиться.
Философствование начинается с удивления[1]. Сначала люди удивлялись тому, с чем встречались непосредственно, затем задавались вопросами о более значительном и общем. Удивляясь, мы ощущаем себя подле значимого. Удивление – первый контакт, взаимодействие с тем, что вызывает вопросы. Тот, кто неподдельно заинтересован в философствовании уже вовлечен во что-то, чем является философия.
Аристотеля удивляет мысль, превышающая человеческие возможности, оперировать ею по своему усмотрению сложно[2]; мысль свободная, ни к чему не привязанная, ею не воспользуешься в своих целях, не передашь как ценную вещь другому. Разве не такой должна быть любая мысль? Силой ее наделяем не мы. Аристотель серьезно думал, стоящее знание (допустим, о нас) исходит не от нас. Если не мы, люди, создаем мысль, откуда она? Это и есть вопрос «первой философии», касающийся того, что превышает возможности человека.
Предположим, мы не властны над мыслью, что делать, с чего начинать? Вероятно, с наиболее доступного – со стремления к знанию[3], с внимания к тому, куда мы вовлечены, на что опираемся. Что-то уже произошло или происходит, мы застали себя «удивленными». Попробуем присмотреться к происходящему.
Странная задача: вместо того, чтобы читать избранное, усваивать смысл философских идей, нам предлагают осмотреться. Нет ли здесь подвоха? Не собираются ли с нами что-то сделать, увести куда-то, а потом еще и бросить? Не окажемся ли мы там, где не собирались быть?
Справедливые опасения. Неожиданностей следует избегать. Да и к тому, что делают другие, стоит относится с вниманием. Если же вдумчивый читатель возьмет книгу в руки, пролистает ее, он, возможно, поймет – повод для тревоги, безусловно, есть всегда, но так ли уж все плохо? Никто никого уводить не собирается, ибо прийти к тому, что превышает возможности человека, нельзя. Указывать на верное направление, формировать что-то и, уж подавно, изменять кого-то, – нет у автора таких намерений. Хотя все вокруг только об этом и твердят – сделайте что-нибудь, исправьте меня, чтоб достиг я когда-нибудь неслыханного успеха. Инвестиции в будущее – достойная цель образования. Автор с удовольствием ответил бы на этот запрос, если бы мог. Не знает он как гарантировано достичь успеха, тем более, неслыханного. Да и сама цель кажется ему достойной скорее обсуждения, чем достижения. Именно это и предлагается: пристально