– Ну, давай, читай. Что там у тебя?
– «Украду!» – торжественно произнес Ганимед. –
Я из рук выпускаю солнце.
Но поспешил и пальцы обжог.
До четверга отпускаю солнце…
И Ганимед нажал на «паузу» молчания, посмотрев на Ганешу.
– А в четверг возвращаю долг, – добавил за него Ганеша. Мол, это же так просто!
– На помятый от задниц асфальт
Становлю свои голые ступни,
В небо снег улетает назад.
У соседа льёт ливень на кухне…
И снова нажал на «паузу».
– Я вчера нашёл в себе море.
И теперь у соседей горе.
– Шумит река и голубые ели…
– Открыли дверь. Наутро всё доели,
Втирая елей под шумок реки.
– Сегодня ветер показал лицо.
Я мерил взглядом честное паскудство…
– Я в четверг возвращаю долг,
Ослепив кулаком голубых безрассудство!
– Ну, что ж, неплохо. А вот ещё один: «Пьяная женщина».
– Тащи её сюда, – усмехнулся Ганеша. – Сейчас мы с ней позабавимся!
– Пьяная женщина пляшет над городом.
Пьяная женщина – символ уродства.
Пьяная женщина – как в лицо удар молотом!
Пьяная женщина будет бороться…
– Чужда ароматов увядшей культуры,
Как ангел, застрявший в сиянии ласк,
Она – архитектор, дизайнер, натура!
Ей вылижет зад восхищение масс!
– Пьяная женщина – смелые подвиги…
– В каркасе движений – клок вашей души.
– Пьяная статуя пляшет над городом.
И факел в руке…
– Как косяк анаши! – усмехнулся Ганеша. – Но ты её недопонимаешь. Это вовсе не женщина.
– А кто же это?
– Андрогин. То есть внутри она девушка, да, но снаружи, как и прежде – юноша. Ставший уже немного женственным. Как и это вовсе не платье, а римская тога. Символ патриция, но не раба. Это не просто символ какой-то внешней свободы, но внутреннее состояние достигшего полного Освобождения от оков майи существа – реального господина своей судьбы. И о, да! Это состояние немного опьяняет, – понимающе улыбнулся Ганеша той самой – истинно блаженной – улыбкой.
– А что, есть разница?
– Это символ бога, который освещает факелом своего собственного уже чуть ли не рукотворного интеллекта Путь себе и другим. Как Данко – у Горького. А твоё символическое уродство – это то, что выходит у простых смертных, которые пытаются за ним следовать, наивно понимая для себя свободу как вседозволенность. Со всеми вытекающими – в твои первые четыре строчки. Ведь их свобода есть жажда безответственности и возможности открытого проявления своих деструктивных тенденций. В детстве – истерить и не делать то, что говорят тебе взрослые, убеждая в необходимости делать то-то и то-то. А когда бесёнок уже подрастает – безнаказанно творить произвол