– Зачем? Это же разные процессы: твой ускоритель… как ты его назвал – гомогеометрический, а мой реактор исторический, другое дело – теперь понятно, что они в синхроне. И ещё поправка: не один, а два блока, один на среднерусской равнине, а другой всё-таки был на Байкале. Когда и как работал сибирский, поймём после, а вот про наш уже ясно сегодня. Загрузка началась… – опустил брови на верхнюю дужку очков, как будто вспоминал, в какой книжке на прошлой неделе заначил червонец, а не события пра-пра-пра-истории, – …тысяч семьдесят лет назад, именно здесь, у подножья ледника.
– Какого?
– Последнего, Валдайского. Отсюда они и исходили всё историческое время.
– А может, всё-таки с Урала?
– Нет, не с Урала, отсюда, с чернозёмов… что такое чернозём? Это тебе не бумажное враньё, это абсолютно точное указание на место, где весьма продолжительное время, и именно в последний исторический период, была буйная растительность… травы! и далее по пищевой цепочке. Для образования таких пластов чернозёмов нужны десятки тысяч лет. А полоса чернозёмов как раз повторяет границу последнего ледника. Первый пояс, прямо под ледником и ещё километров пятьсот, – влажный, встреча стекающего с ледника холода с южным теплом, значит, дожди. Тут леса (лесотундры), луга. А вот второй пояс тёплый и обязательно чуть посуше, чтоб гумус не вымывался, буйство трав с мощной корневой системой, каких-нибудь пара десятков тысяч лет – вот тебе и чернозём. Леса и чернозёмные степи – живи не хочу. Самая продуктивная линия для ускоренного развития популяций, как всегда – граница. Граница леса и чернозёма. А линия эта шла, – Николаич начал чертить на песке, – от Пиренеев, по южным европейским горам, Карпатам, и вот так наискосок, с валдайским карманом уже до Подтаймырья