Преступление и наказание. Федор Достоевский. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Федор Достоевский
Издательство: ТД "Белый город"
Серия: Русская культура
Жанр произведения:
Год издания: 1866
isbn: 978-5-485-00687-7
Скачать книгу
(от разных матерей) сестра старухи, и было ей уже тридцать пять лет. Она работала на сестру день и ночь, была в доме вместо кухарки и прачки и, кроме того, шила на продажу, даже полы мыть нанималась, и всё сестре отдавала. Никакого заказу и никакой работы не смела взять на себя без позволения старухи. Старуха же уже сделала свое завещание, что известно было самой Лизавете, которой по завещанию не доставалось ни гроша, кроме движимости, стульев и прочего; деньги же все назначались в один монастырь в Н-й губернии, на вечный помин души. Была же Лизавета мещанка, а не чиновница, девица, и собой ужасно нескладная, росту замечательно высокого, с длинными, как будто вывернутыми ножищами, всегда в стоптанных козловых башмаках, и держала себя чистоплотно. Главное же, чему удивлялся и смеялся студент, было то, что Лизавета поминутно была беременна…

      – Да ведь ты говоришь, она урод? – заметил офицер.

      – Да, смуглая такая, точно солдат переряженный, но знаешь, совсем не урод. У нее такое доброе лицо и глаза. Очень даже. Доказательство – многим нравится. Тихая такая, кроткая, безответная, согласная, на всё согласная. А улыбка у ней даже очень хороша.

      – Да ведь она и тебе нравится? – засмеялся офицер.

      – Из странности. Нет, вот что я тебе скажу. Я бы эту проклятую старуху убил и ограбил, и уверяю тебя, что без всякого зазору совести, – с жаром прибавил студент.

      Офицер опять захохотал, а Раскольников вздрогнул. Как это было странно!

      – Позволь я тебе серьезный вопрос задать хочу, – загорячился студент. – Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?

      – Ну, понимаю, – отвечал офицер, внимательно уставясь в горячившегося товарища. – Слушай дальше. С другой стороны, молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки, и это тысячами, и это всюду![130] Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь! Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, – и всё это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна. Она чужую жизнь заедает: она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали! – Конечно, она недостойна жить, – заметил офицер, – но ведь тут природа. – Эх, брат, да ведь природу поправляют


<p>130</p>

…молодые, свежие силы, пропадающие даром без поддержки… – Фридлендер (159–160) связывает эти слова с предисловием к французскому изданию «Происхождения видов» Дарвина, написанным переводчицей книги Клеменцией Августою Руайе, и возражением ей, содержащимся в статье Н.Н. Страхова «Дурные признаки» (Время, 1861. № 11. С. 158–172 второй пагинации). Страхов цитирует (в своем переводе) фрагмент предисловия: «Как скоро мы приложим закон естественного избрания к человечеству, мы увидим с удивлением, с горестию, как были ложны до сих пор наши законы политические и гражданские, а также наша религиозная мораль. Чтобы убедиться в этом, достаточно указать здесь на один из самых еще незначительных ее недостатков, именно на преувеличение того сострадания, того милосердия, того братства, в котором наша христианская эра постоянно полагала идеал социальной добродетели; на преувеличение даже самопожертвования, состоящее в том, что везде и во всем сильные приносятся в жертву слабым, добрые – злым, существа, обладающие богатыми дарами духа и тела, – существам порочным и хилым. Что выходит из этого исключительного и неразумного покровительства, оказываемого слабым, больным, неизлечимым, даже самым злодеям, – словом, всем обиженным природою? То, что бедствия, которыми они поражены, укореняются и размножаются без конца, что зло не уменьшается, а увеличивается и возрастает на счет добра. Мало ли на свете этих существ, которые неспособны жить собственными силами, которые всею своею тяжестию висят на здоровых руках и, будучи в тягость себе самим и другим членам общества, где проходит их чахлое существование, занимают на солнце больше места, чем три индивидуума хорошей комплексии!» (Время. 169). Страхов возражает переводчице сочинения Дарвина прежде всего в том, что конкуренция, борьба, которую провозглашает Руайе, всегда присутствовала в человеческом обществе, что неравенство рас, утверждаемое Руайе, не может быть принято – и главное, что люди равны как люди, а не как животные или растения. «<…> [Э]то равенство признавалось никак не в смысле зоологическом, а с точки зрения совершенно особенной, странной, загадочной, таинственной: люди считают, что они равны между собою именно как люди, а не как животные. Этот одинаково всем принадлежащий признак человеческого достоинства, признак, по-видимому, неуловимый, неизмеримый и неопределимый никакими ясными чертами, был однако ж в глазах людей так важен, так велик и существен, что покрыл собою все очевидные различия, которые отделяют невежественнейшего из негров от образованнейшего из европейцев» (Время. 171).