– А как же закрепощение, суеверия, неграмотность, не говоря о грязи? А ведь во всем этом жили в Средние века три четверти населения, – возражает Бруно, снова с набитым ртом.
Александр, справившись с гримасой раздражения, обращается к своему визави:
– А ты, Рене?
– Что ж, я выбрал Ренессанс, потому что это эпоха выхода из мракобесия. Не обессудьте, Александр! При Ренессансе просыпается желание вкладывать средства в искусство, а не в оружие. Ренессанс подарил нам Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рабле, фламандских живописцев, перспективу в изобразительном искусстве. Мир расширяется, происходит открытие Америки, Китая. С научной точки зрения это эпоха понимания того, как работает человеческий организм. Приходит понимание, что думают мозгом, а не сердцем. Наконец, человек осмеливается допустить, что Земля не центр Вселенной. А появление и развитие книгопечатания!
Мелиссе надоедает молчать.
– Что до меня, то я выбрала двадцатый век как эпоху резкого ускорения истории. Две мировые войны, русская, китайская, кубинская революции, сексуальная революция 1970-х годов, компьютеризация, современная медицина, феминизм, рок-н-ролл, кинематограф, фотография, авиация, ракеты, первые шаги человека на Луне… Не спорю, Ренессанс был началом пробуждения сознательности, а с 1900 года началось прощание с гуманизмом, который в некотором смысле является наивным идеализмом, и осознание необходимости покончить с неравенством – будь то между рабочими и работодателями, мужчинами и женщинами, Югом и Севером.
Бруно аккуратно берет кончиками большого и указательного пальцев кусочек цветной капусты и показывает его как символ ядерного взрыва.
– Русская революция привела к двадцати миллионам смертей, китайская – к шестидесяти миллионам! – напоминает он. – Безумные диктаторы уничтожают собственное население во имя идеала коммунизма – хорош прогресс!
– А ты, наверное, предпочитаешь фашистских диктаторов! – фыркает Мелисса.
Александр чувствует, что разговор грозит перерасти в перепалку, и пытается унять разошедшуюся пару предназначенным для Рене объяснением:
– Мелисса у нас, так сказать, прогрессистка.
– Я не боюсь более четкого определения – «левачка». Я – член Революционной коммунистической лиги. Бруно обожает Цезаря, но лично я предпочитаю Че Гевару.
– Порой я даже удивляюсь, как вам удается сохранять гармонию при диаметрально противоположных политических взглядах, – вздыхает Александр Ланжевен.
– Мы с Бруно одинаково не выносим центристские правительства, вялый консенсус, буржуа, уклоняющихся от военной службы, и всех трусов, жаждущих компромисса любой ценой, лишь бы избежать необходимых радикальных решений.
– Мы с Мелиссой верим