Вот и сейчас, пока Сократ пытался отдышаться, Конан с Эриком болтали, а Фея красила ресницы, Альберт что-то внимательно изучал в компьютере, и, как подозревал, Сократ, был где-то очень далеко от этого класса в своих мыслях.
Раскрылись двери, и вошёл Монах.
– Всем, доброе утро, – сказал он.
Монах был тощий и блеклый. Бесцветные глаза и светлые волосы, цвет которых точно очень сложно назвать, были всегда подстрижены коротко. Впалые щеки – всегда гладко выбриты, походка была неравномерной и дерганой, а движения рук – угловатыми.
Но когда Монах смотрел немигающим взглядом своих водянистых и лишенных ресниц глаз, Сократу казалось, что этим взглядом он проникает в самую суть человека, слой за слоем снимая с него покровы.
Монаху было далеко за тридцать, но насколько далеко, по его виду понять это было очень трудно. Сократ не мог определить точный возраст своего наставника. А тот никогда не говорил об этом ребятам. Это была уже вторая группа у Монаха. То есть, он считался опытным наставником и был на хорошем счету у самого ректора. Его уважали и другие наставники.
Он был строг, практически лишен чувства юмора и относился очень ответственно к своей работе. Сократ предполагал, что Конан, а, может быть, даже и он, давно бы уже стал агентом у другого наставника. Но Монах не выпускал Конана на экзамены, потому что считал не готовым психологически к самостоятельной работе. Он намеревался довести их до совершенства, насколько это было возможно.
При всей холодности и требовательности Монаха, Сократ относился к наставнику с уважением и предполагал, что у остальных, такие же чувства, даже у Конана, который только что высказывал свои претензии Эрику.
Кроме этого, Сократ, как и все остальные, знал, что они обязаны жизнями своему наставнику. Это он, этот худой и нескладный, человек когда-то спас их всех от неминуемой смерти.
Задачей любого наставника Академии было формирование группы из пяти или шести учеников, и сопровождение группы до момента сдачи профессиональных экзаменов. Наставники занимались набором детей.
Их набирали в основном от шести до восьми лет, очень редко старше. Ни разу не было случая приема ребенка старше десяти лет. Детей наставники старались набирать, начиная с двадцатого столетия, чтобы они были более подготовлены к технологиям Академии. Но иногда приходилось отправляться и в более ранние века. В этом случае ребенок должен был быть как можно моложе, и работы с ним было больше.
Более поздние века были удобнее еще тем, что в них было значительно больше техногенных катастроф. Удобнее потому, что в Академию набирали только тех детей, которые должны были умереть. Например, при