– Простите, мистер… – Дейн говорил на английском и опасался, что русский его не поймет. Но русский понял.
– Да? В чем дело?
– Извините меня, я был за соседним столиком в ресторане и слышал, как вы назвали фамилию Раженский.
– А в чем дело? – Переспросил русский.
– Вы были знакомы с Раженским? – При этом вопросе русский наконец-то взглянул на Роберта.
– А вы кто такой?
– О, простите… Роберт Дейн, я представляю интересы «Саутенд Сити Банк».
– Поручик Солов. Юрий Михайлович, – представился русский. – Так какое вам дело до Петра Андреевича?
– Вы знали Раженского? – Повторил вопрос Дейн.
– Конечно, знал. – Разговор с Дейном раздражал Юрия Михайловича.
– Вы не могли бы сказать мне, где сейчас находятся его дети, Сергей и Ольга?
Солов пристально посмотрел на англичанина, потом достал часы, взглянул который час и со вздохом положил их обратно в карман жилетки.
– Хорошо. Видимо, сегодня я к началу опоздаю… Но ко второму акту еще успею… Не желаете составить мне компанию и посетить театр господина Дюрона?
* * *
Сергей поглядывал на большие часы в углу кафе, которое находилось на первом этаже гостиницы. Они с Ольгой уже неделю жили здесь, и сестра никак не хотела отсюда уезжать.
Поездка в Париж была не обязательна. Но Ольга настояла. Отказать сестре Сергей не мог. Их путешествие по Европе подходило к концу, осталось побывать в Мадриде, а потом… Потом Сергей хотел поехать в Юго-Восточную Азию. Ольга соглашалась с братом, но огромного интереса к этой поездке не испытывала. Она постоянно затягивала отъезд и находила для этого любые причины.
Сергей закурил. Его несколько тревожило, что сестра задержалась. Стоило ей встретиться с мадам Соровской, и она тут же решила остаться в Париже еще на три дня. Сегодня, видите ли, у Анны Сергеевны премьера! Женщины… Только они могут находить в прошлом незаметные ниточки, связывающие между собой людей и события крепче цепей.
Путешествие не принесло ожидаемого облегчения. Вся Европа оказалась наполненной русской эмиграцией. И видя, ЧТО творится с русскими за границей, Сергей все больше и больше склонялся к мысли об ошибочности отцовского решения. Да, русские сумели приспособиться, обосноваться. Немногие мечтали вернуться, а если и думали об этом, то только с позиции силы: надо победить большевиков!
Никто не хотел признавать очевидного – нет у России пути назад. Если бы Маннергейм помог Колчаку, то все могло бы быть иначе… Но Маннергейм не бросил на неспокойные чаши весов гражданской войны независимость Финляндии.
Два года, проведенные в бесконечных переездах, дали слишком много для обдумывания сложившейся ситуации, и для того, чтобы пересмотреть некоторые ценности. Было обидно, горько, тревожно и страшно. И не было того детского восторга, возникающего перед любым начинанием.
Кто